– Вряд ли он признается. – Богуслав щелкнул ногтем по бокалу, и челядник тотчас подлил ему вина.
– Да я и без признания разберусь, – сказал Сергей Иванович. – В глаза ему гляну – и довольно.
– Ну да, ты ж ведун, – кивнул Богуслав. – Я забыл.
– Не обязательно быть ведуном, Славка, чтобы правду и ложь различать, – назидательно произнес Духарев. И сменил тему: – Что-то женщины наши наверху задерживаются. Беспокоюсь я за Илюху.
– И зря. – Богуслав с удовольствием ополовинил византийской работы бокал, причмокнул: – Хорошо с муслим торговать, выгодно. И законы у них неплохие. Только один мне не нравится. Вот насчет этого. – И опустошил бокал до донышка. – А за Илюху, бать, не тревожься. Его удачи на весь наш род хватит. Чтоб безногий, считай, голыми руками убил вооруженного воя, да не просто воя, а сотника варяжского. Да еще так весело! Ох он и орал небось, выродок песий!
– Обхохочешься, – пробормотал Духарев. – Столько народу из-за него погибло.
– Не кручинься, бать! – Богуслав похлопал отца по руке. – Я тебе других втрое пригоню, ты только скажи.
– Обойдусь как-нибудь без гоняльщиков, – проворчал Духарев. – Пойдем-ка глянем, что там с Илюхой.
– Не надо. Они уж сюда идут. Я слышу.
– А здесь болит? А здесь? – Лучинка нажимала пальцами и улыбалась.
«Родовое имя ей очень подходит, – подумал Илья. – Теплый живой огонек».
Все свои ее так и звали – Лучинкой. Даже батя. Крестильным именем, Евпраксией, жену Богуслава звала только княгиня.
Илья молчал и тоже улыбался. Когда-нибудь у него будет такая же жена: любимая, красивая и добрая. Думать так было – правильно. Так батя велел: выдумывать будущее, где у него живые ноги и всё хорошо.
Лучинка перестала улыбаться.
– Ты что молчишь? – сердито проговорила она. – Я тебя спрашиваю: больно тебе или нет?
– Да мне все время больно, – еще шире улыбнулся Илья. – Но ты трогай, сестрица, мне всё равно.
– Дурак! – заругалась Лучинка. – Не мужество твое проверяю, а знать должна, где ты и что чувствуешь! Хочешь своими ногами ходить?
И так это было сказано, что у Ильи дух перехватило. И улыбаться он перестал:
– Ты что… Как… Взаправду?
– Нет, я тут с тобой в потешки играю! – Сердитая, Лучинка стала еще красивее. – Больно здесь?
Илья мотнул головой.
– Не-а, – сказал он. – Так, щекотно чуток. А больно всей ноге… Только и не ноге как бы, а в спине дергает и вниз отдается.
Лучинка бросила быстрый взгляд на свекровь. Сладислава замерла с приоткрытым ртом… Не верила.
– Щекотно, значит? А вот так? – Лучинка ухватила Илью за ступню и дернула изо всех сил: к себе и вверх.
«Сильная какая», – подумал Илья.
– Что чувствуешь, когда я тяну? – И дернула снова.
– Да ничего… – проговорил Илья. И вдруг сообразил: а правду сказал. Когда она дергает, он ее не чувствует, боль-то. На миг, но пропадает.
– А нельзя так сделать, чтоб все время тянуло? – спросил он. – Не болит, когда тянешь. Может, груз какой привязать? Я б отдохнул маленько, поспал. А то трудно спать, когда сильно болит, а отвару матушка мне больше не разрешает.
– Всё ему можно, – порадовала невестка Духарева. – И есть, что пожелает, и трудиться, как захочет. Если так дальше пойдет, то на одну ногу он точно встанет. Большего не обещаю, но надеяться – можно. Илюшка, он сильный и упорный. Жизнь в нем так и кипит. И правильно вы, матушка, ему маковый отвар давать перестали. Боль ему – на пользу.
– Понимает девочка, – негромко сказал Духареву Артак. – Огонь жечь должен, иначе что это за огонь?
Сергей Иванович глянул на парса сверху вниз… Постарел зороастрийский мудрец. Особенно сдал после смерти Рёреха.
«Звезды говорят: большая судьба у твоего названного сына, – сказал он когда-то Духареву. – Большая судьба и вечная слава».
Духарев в астрологию не то чтобы верил… Больше – самому Артаку. Сумел же тот увидать, что родился Сергей Иванович не под
