знаю только язык науки.
– Хочешь сказать…
– Да, – подтвердил я. – Мягкая сила в действии. Массы должны чувствовать свое превосходство над теми чокнутыми трусами, что получают бессмертие! И, конечно, пока не следует сворачивать общую пропаганду насчет того, как хорошо и правильно умирать на бегу или в своих ботинках.
Она негодующе фыркнула.
– Но это так и есть!
– Еще лучше – жить, – ответил я, но, посмотрев на ее воспламенившееся лицо, поспешно уточнил: – Конечно, если все же умирать, то лучше на бегу, чем в постели с аппаратом искусственного дыхания.
Она проследила взглядом за официанткой, махнула той рукой, но девушка о чем-то увлеченно спорит с барменом, умело твиркая упругими ягодицами.
Из виртуальных колонок гремит ретромузыка, отчаянный голос вопит в муке: «Остановите музыку! Остановите музыку!.. С другим танцует девушка моя!..»
Она заметила мою ироническую улыбку, спросила быстро:
– Что, ностальгия?
Я покачал головой.
– Нет, песня сравнительно недавняя… ну, не из прошлых веков, однако как быстро все меняется! Сейчас школьникам уже непонятно, из-за чего такие страсти бушевали в глубокой древности.
Она фыркнула.
– Ну да, древности. Хотя, конечно, сейчас как-то совсем устарела… Ну танцует, ну повяжется, ну и что?.. Даже если забеременеет от него, то мужчине не все равно? Дети есть дети, какая разница… А тогда вон прям сердце себе рвали непонятно из- за чего. Дикари-с.
– Дикари, – согласился я.
Неприятное чувство тяжелого взгляда заставило нервно оглянуться, но никого не увидел, да и ощущение быстро уходит, но нервы остаются напряженными, кто-то смотрел на меня внимательно и враждебно.
Ингрид посмотрела внимательно, в глазах промелькнуло что-то вроде сочувствия.
– Болит?.. Извини, все никак не забуду, что у тебя за гадость…
Я покачал головой.
– Нет, не болит. Это безболезненное. К тому же пошло в обратную сторону. Так иногда бывает. Маятник. Это не излечение, спешу обрадовать, просто иногда организм дает сдачи и даже переходит в контрнаступление.
– А-а-а, – сказала она озадаченно, – но ты не провоцируй, чтоб не ускорилось. Я могу чем-то помочь? Понимаю, как уже глупо звучит…
– Нормально звучит, – заверил я. – Простое человеческое сочувствие, ты же вроде бы тоже в какой-то мере человек, хоть и женщина, да еще с такими мускулами.
Она на мгновение задумалась, я видел, как быстро потемнело ее лицо, а когда заговорила, голос тоже сел, стал совсем невеселым:
– Все? Поел?.. Может, теперь признаешься, что лажанулись? И начнем заново?
Я скривился, сказал со злостью:
– Дай бифштексу опуститься в желудок. А то будет несварение… Да, лажанулся, еще как лажанулся. Кто знал, кто мог подумать? Как же, раз старики, то именно они и должны жаждать бессмертия больше всех!.. Но, с другой стороны, мы вторглись на поле неизведанного. Никто не сталкивался с таким вызовом… Мы первые!
Она сказала торопливо:
– Успокойся. Только успокойся!.. Как будто кто-то тебя винит. Да и не ты лажанулся, а мы оба. И кончай с этим мужским шовинизмом, что за все отвечаешь ты.
– Как не винит? – спросил я убито. – Еще как…
– Кто?
– Я сам, – ответил я. – Ученый должен быть беспристрастен к себе первым. Остальные пусть идут лесом, мне их мнение фиолетово. Даже ультрафиолетово, что значит, вообще за гранью видимости. Ну идиот, я идиот… Так упорно переть по ложному следу…
