– А что, могу подумать?
– Не знаю, – ответил он испуганно. – Вы же полиция, у вас мозги не такие, как у людей. Вы и думаете как-то по-особенному.
– Что, наверное, хорошо, – сказал Геращенко и посмотрел на нас с Лазаренко строго. – У милиции собственное мышление, полицейское!
Детективщица перевела взгляд на меня, несколько мгновений всматривалась, лицо такое, словно старается и не может вспомнить, когда именно прозвучало ее имя и вообще в какой тюрьме меня видела.
Я скромно помалкивал, наконец она поморщилась и сказала резко:
– Посмотрим, что в ваших мозгах. Остап Шухевович, вы позволите вашего сотрудника отвлечь от великой науки на несколько минут? Здесь найдется свободная комнатка?
Геращенко в испуге замахал обеими руками.
– Да забирайте, забирайте!.. Все равно работать не даете… Вон там пустая…
Ситуация, несмотря на абсурдность, меня странно веселила. Впервые я, человек не слишком общительный и даже закомплексованный, чувствую себя вольно и свободно. Хочется держаться нагло, все-таки не часто удается оказываться с людьми, над которыми чувствуешь абсолютное интеллектуальное преимущество.
Она почти втолкнула меня в указанную Геращенко комнату, где у нас свалено старое оборудование, выбрасывать жалко, а вдруг пригодится, указала властным жестом на свободный стул у запыленного лабораторного стола допотопной конструкции.
Глава 7
Я сел, продолжая рассматривать ее с интересом. Рослая, с широкими прямыми плечами, что придает ей еще более уверенный и бойцовский вид, изумительная фигура, слишком даже, с такой разве что под куполом цирка прыгать и ловить друг друга в последнюю секунду, да еще фитнес-конкурсы выигрывать.
Лицо тоже такое, что смотришь и стараешься вспомнить, в каком же боевике ее видел, очень уж киногеничное, характерное, но, на мой взгляд, вся слишком: крупная, рослая и накачанная, хотя и с четко очерченной грудью, что плюс, но чересчур рельефной и мускулистой, что минус. Явно много проводит времени в спортзале, где балдеет, побеждая мужчин.
Она села напротив и вперила в меня острый взгляд. Я поинтересовался мирно:
– Чем мне удалось привлечь внимание полиции? Шириной своей впуклой грудной клети?
Она поморщилась.
– Из вашего центра исчезла кругленькая сумма. Сейчас ваших сотрудников опрашивают.
Я фыркнул.
– Да никто из них не в состоянии украсть даже бутерброд со стола соседа!
– А вы можете?
– Что?
– Украсть, – ответила она. – Бутерброд. Вижу, можете. А что еще можете?
– Митохондрию из аксона, – ответил я, – а еще дентрит из денты с помощью лазерного дентоскопера.
Она обронила холодно:
– Меня интересует, кто и как украл двенадцать миллионов долларов со счета вашего института.
Я охнул.
– Двенадцать… миллионов?
– Хорошая сумма, – сказала она неумолимо и продолжила тем же обвиняющим голосом: – Возможно, для Мацанюка это копейки, однако кража есть кража. И, думаю, теперь он дважды подумает над переводом на ваш счет следующего платежа, если с него исчезают деньги так легко!.. Я еще не ответила или вы просто не поняли? Вы со мной потому, что больше других похожи на человека, который… может быть замешан. Это я сказала очень мягко, заметили?
– Ну спасибо, – сказал я саркастически. – Пальцы ломать будете?.. Или бить по ребрам?
– Вообще-то могу, – сообщила она холодно. – Но вы интеллигент, вас физической болью не сломить. Это простые мужики раскалываются сразу. С яйцеголовыми нужно иначе.
– А сможете? – спросил я с любопытством. – Все-таки больше привычны к дубинке… Кстати, фамилия вам очень даже идет. Прямо волчица!.. Вервольфша.
Она сказала с отвращением.
– Зато у вас фамилия гадостная.
Я изумился.
