женщинами и надписями «ВЕДЬМА»?
— Вспомнил, конечно, — нехотя ответил Чекан. — Но решил никому не рассказывать. Ведь получается, что он отпустил маньяка. Говорит, что испугался.
— Какие пугливые, однако, сотрудники работают в областной полиции, — съязвила Алина. — Впечатлительные.
Остаток вечера прошел в неловких попытках Чекана перевести разговор на тему, которую можно было бы обозначить как «о нас». Алина «о нас» разговаривать категорически не желала, хотя в какой-то момент ей даже стало жалко Семена: только удивляться приходилось, как взрослый, уверенный в себе, видавший виды оперативник стесняется, краснеет и мычит что-то невразумительное, словно подросток. Она вспомнила, как он одной фразой осадил злосчастного Ферта — а тот уж точно был не мальчик, а опасный, сильный мужик. Вот как такое объяснить? Как будто здоровенный служебный пес превращается в дрожащую комнатную собачонку. Вроде ничего для этого она не делала. Странно, да и только.
На следующий день, в четверг, Алина решила съездить на филологический факультет, где училась Лолита. Как бы то ни было, это было последним местом, где ее точно видели живой, а последним человеком, бывшим свидетелем последних часов земной жизни несчастной студентки, был преподаватель истории и культурологии Аркадий Романович Каль.
Короткая такая фамилия. И вроде не русская.
На кафедре зарубежной литературы, где, как она узнала, Каль располагался в те дни, когда читал лекции на факультете, его не было. Зато обнаружилась милая, хотя и несколько экстравагантно выглядящая женщина в летах, оказавшаяся преподавательницей античной литературы.
— Аркадий Романович бывает тут только по понедельникам, — сообщила она Алине. — А вы по какому вопросу?
Алина представилась и сказала, что ей нужно уточнить кое-какие детали в связи с экспертизой по делу об убийстве Лолиты Ким. Вообще, это было неслыханной дикостью — судмедэксперт, выезжающий для опроса свидетелей, но античная дама так обрадовалась возможности поговорить об убийстве, что странности ситуации не заметила и вопросов задавать не стала.
— Это такой ужас, такой ужас, — говорила она с придыханием, но вместо ужаса в голосе явно чувствовалось удовольствие. — Я же хорошо ее помню, это была чудесная, просто чудесная девочка: умная, чистая, светлая! Ее все так любили, так любили!
Алина заверила, что совершенно не сомневается в выдающихся качествах покойной Ким, и даже чуть не добавила, что ум и чистота были хорошо заметны даже при вскрытии, но удержалась.
— Наверное, и Аркадий Романович тоже ее…любил? — поинтересовалась она.
— Ее все, абсолютно все любили! — с жаром воскликнула античная дама. — И Аркадий Романович, я уверена, тоже: она ведь у него на спецкурсе занималась, такая талантливая, одаренная девочка!
Алина решила прервать этот приторный поток дифирамбов, и попробовала аккуратно расспросить свою собеседницу, не знает ли она чего-нибудь про самого Аркадия Романовича.
Та, конечно же, знала.
— У него буквально под Новый год случилась личная драма, — поведала преподавательница. — Он расстался с женой. И это после стольких лет совместной жизни! Говорят, очень переживал — я сама, конечно, не знаю, но мне коллеги рассказывали, с его факультета. Просто стал сам не свой. Да и я тоже часто замечала, что он как будто побледнел, осунулся; всегда был такой видный, статный мужчина, а тут — пальто висит, шляпу вечно на глаза так надвинет, ссутулится и идет себе…
— Шляпу? — переспросила Алина.
— Ну да, он такую шляпу носит, немного старомодную, но ему идет. Вообще, одни несчастья у нас в этом учебном году. Вот, к примеру, Миша Мейлах…Вы о нем слышали?
Алина содрогнулась. Это было уже слишком. Последний раз несчастного Мейлаха она видела у себя на прозекторском столе с глубокой колотой раной в груди. Сообщать об этом она не стала, но поспешила откланяться, к очевидному неудовольствию своей собеседнице, которая была готова с наслаждением поведать о чужих несчастьях и бедах.
Алина вышла из полукруглого узкого коридора, где располагались помещения кафедр, к широкому квадратному лестничному колодцу; железные ступени и кованые перила уходили вверх и вниз. Было время лекций, в пустых коридорах эхом разносились монотонные голоса из-за закрытых дверей аудиторий. С верхнего этажа спускались двое рабочих, негромко переговариваясь на языке далеких степей. Один нес в руке ведро с мусором, другой малярный валик. Спецовки были перемазаны зеленым и синим. Алина проводила их взглядом и поднялась на этаж выше. Здесь пахло свежей краской и штукатуркой. В левой, темной стороне коридора виднелись закрытые двери, а правой как будто не было вовсе: за неплотно прикрытой решеткой зияло открытое пространство, которое уже начали разделять пластиковыми белыми перегородками, в окнах красовались недавно установленные пластиковые стеклопакеты, а на самой решетке висела фанерная табличка с криво написанном от руки словом «РЕМОНТ».
