– Вот сюда, вправо, – направил капитан лодочников.
– Что-то ты хрипишь, тетка, – удивился один из парней. – Простыла, верно.
– Так вчерась на вечерне пронесло. Ветер-то, ух!
– Малину сушеную заваривай, пей.
– Уж лучше брусницу.
Наконец причалили. Ткнулись бортом в пристань. Челн рыбачки не привязывали – просто удерживали руками, покуда пассажиры не вылезли.
– Ну, спасибо, – сунув парням медяхи, поблагодарила Графена.
Пристань оказалась полупустой – местные рыбаки уже отчалили, лишь какие-то баркасники возились, перегружали товары, да староста вымола – седоватый, с растрепанной бороденкою дед – не преминул подскочить к приезжим. Получил, как водится, пуло, поклонился, счастья пожелал.
– И тебе не хворать, старче, – улыбнулась рыжая. – К Славкова улице как быстрее пройти?
Старик показал рукой:
– Вдоль стены ступайте, а дальше увидите.
Никем не преследуемые, беглецы так и сделали, зашагали по липкой грязи, и минут через пять, миновав малые крепостные воротца, уже поднимались по Славкова, мимо серых высоких заборов, за которыми виднелись потерявшие былой гонор хоромы. Серые, почти без всяких украшений, и какие-то постные, что ли. Ну да, а с чего разоренному Новгороду улыбаться-то, праздничать? Нынче все праздники на Москве, там теперь гуляют.
На Славкова впереди зашагал Михутря. Разбойничий капитан ни у кого ничего не спрашивал, как видно, прекрасно зная дорогу. Поднявшись по улице, у небольшой каменной церкви повернули направо, как показалось Арцыбашеву – на проспект! Широкий, мощенный дубовыми плахами, многолюдный!
– Пробойная, – покосившись на Леонида, пояснила Графена. – Народищу-то – ух!
И впрямь народу хватало. Пронзавшая, словно стрелой, всю Торговую сторону и связывающая Торг с Московской дорогой, Пробойная улица даже и сейчас, после погрома, представляла собой весьма оживленную магистраль. Несмотря на ранее утро, беглецам то и дело приходилось обходить какие-то возы, носильщиков с досками, спешивших на рынок торговцев, мастеровых, нищих… Да кого только не было, включая промаршировавших строем стрельцов с лихой песней! В красных кафтанах, с бердышами на плечах, в лихо заломленных шапках. А как пели! Нет, не «Марусю», как было показалось Арцыбашеву, какую-то другую песню – но тоже веселую, строевую!
Правда, весело было лишь одним стрельцам. Народ, озираясь на них, хмурился, а кто-то даже ругался. И не бежали радостно в ногу с отрядом мальчишки, и красные девицы не выглядывали из теремов, не улыбались и не махали руками. Не забыли еще новгородцы причиненное собственным государем зло, ох не забыли! Да разве забудешь когда убитых, пожары да красный от крови снег? Как врывались в дома московские ратные люди – грабили, убивали, насиловали. Жгли.
– Эй, эй, – оглянувшись, Михутря крикнул задумавшемуся и засмотревшемуся на стрельцов Леониду: – Сюда, сюда. Поворачивайте.
Почти сразу за какой-то церковью свернули налево, где за заборами и домами тоже виднелась золоченая церковная маковка.
– Святого Ипатия церковь, – вполголоса пояснила Графена. – А улица эта – Рогатица.
Рогатица показалась Арцыбашеву довольно-таки угрюмой и опасной, словно затаившийся с кистенем тать. Впрочем, в те времена улицы особой приветливостью не отличались, чужаков не любили, в любой момент ожидая от них какой-нибудь каверзы, а потому отгораживались высокими заборами, крепкими воротами, держали во дворах злобных цепных псов. Словно предупреждали – не ходи, чужой! Не заглядывай за ворота алчным взором да не вздумай чего украсть – тебе же боком выйдет.
– Сюда…
Вслед за капитаном Графена и Леонид свернули – а точнее сказать, юркнули – в узенький проулок меж двумя высоченными частоколами, за которыми тотчас же поднялся истошный собачий лай. Под ногами оказалась такая лютая грязища, что Арцыбашев едва не оставил там ботинок, а уж об испачканной одежке нечего было и говорить!
Шли, правда, недолго – протиснулись, перебрались через лужу и оказались в тупике – прямо напротив небольшой калиточки, висевшей на ременных петлях. Калиточку эту Михутря и открыл самолично, ловко просунув руку в щель. Странно, но никто во двор к чужакам не вышел, и даже собаки, похоже, не было – иначе б давно выскочила с лаем.
– Ну, что стоите? – обернулся разбойник. – Заходите, что ль.
