Когда ему исполнился двадцать один год, он стал практически невыносим. Худшей из его странностей была колючесть – скорость, с которой он обижался на все, неспособность даже на короткое время проявить симпатию. Еще больше меня тревожила его эксцентричность: он постоянно поправлял что-то в доме или чистил, пересчитывал предметы вслух, педантично указывая на них, словно ожидая, что кто-то из нас проверит или подтвердит его результаты. Еще страшнее были приступы ярости, угрозы насилия, стремление все контролировать, вредить тем, кто находится рядом, а также постоянная ложь.
Через несколько месяцев после окончания университета он внезапно объявил, что его приглашают на работу и он намерен согласиться. Если честно, то я, как и остальная семья, отреагировал на это с облегчением. Нам казалось, что новая обстановка, новые горизонты, работа вместе с другими людьми могут его изменить.
Никто и не подозревал, что когда-нибудь Честер станет писателем. Книги ему не нравились; более того, один из его учителей полагал, что поведение Честера вызвано серьезными пробелами в грамотности. Однако тревога оказалась ложной – возможно, симптомы были связаны с одним из наиболее проблемных периодов в его поведении. Мы полагали, что если у Честера и есть амбиции, то они лежат в сфере отцовского бизнеса. Время показало, что этим путем всю свою взрослую жизнь шел я.
Для нас стало сюрпризом известие о том, что работу Честеру предложили не на Пикае, а в той части Архипелага, о которой мы даже не слышали, – на маленькой группе островов, расположенных рядом с северным материком. Корабли от нас шли туда не менее двух недель, по пути заходя во множество других портов. О своей должности Честер сказал лишь одно: будет, мол, работать помощником театрального администратора, – и заявил, что его паром уходит вечером того же дня. Наскоро собрал пару сумок, наш шофер отвез его в порт, и Честер уехал.
Он долго не давал о себе знать, и это нас тревожило. Мы слишком хорошо знали, что раздражительный, непредсказуемый, капризный, вспыльчивый и язвительный Честер легко способен провоцировать окружающих – и из-за этого может попасть в беду. Однако родители всегда позволяли нам самим прокладывать себе дорогу в жизни и учиться на собственном опыте, хотя незаметно и приглядывали за нами. В данном случае наш отец нанял частного детектива, чтобы тот наблюдал за Честером.
Первый отчет прибыл через несколько недель: Честер нашел жилье, сам о себе заботился, работал в городском театре и, похоже, был счастлив. Выждав полгода, мои родители запросили новый отчет: он оказался практически таким же. После этого они попросили снять наблюдение – и, возможно, зря.
Первым тревожным признаком стало письмо от брата – я получил его по электронной почте вскоре после того, как частный детектив прислал нам свой второй отчет. Честер требовал, чтобы я немедленно к нему приехал.
Через несколько минут пришло второе сообщение, и в нем Честер просил меня никогда не покидать Пикай. Он писал, что возвращается домой, но дату возвращения не называл.
Затем я получил третье письмо, в котором брат предупреждал, что некие люди – какие, он не говорил, – возможно, придут к нам домой и станут задавать вопросы. Он умолял меня, чтобы в этом случае я выдал себя за него и поклялся, что все время, пока он был в отъезде, я не покидал Пикай.
По идее, обе его просьбы были легко выполнимы. Я мог с абсолютной искренностью сказать, что все время жил в фамильном доме на Пикае, а в случае необходимости предъявить свидетелей – родителей, слуг, друзей. Вторая просьба также не представляла проблем – по крайней мере, в практическом плане. Мы с Честером похожи, и в детстве нас постоянно путали.
Однако согласившись, я бы пошел на обман – особенно учитывая тот факт, что я понятия не имел, где Честер и чем он занимается.
Времени на размышления у меня не было: утром следующего дня в наш дом пришли два сотрудника сеньоральной полисии и потребовали встречи с ним.
С огромным трепетом, преодолевая сомнения и думая о том, зачем я встаю на сторону брата, который в последние годы вел себя со мной практически как чудовище, я спустился к сотрудникам полисии.
Лгать я старался как можно меньше. Они приняли меня за Честера, и я не стал их разубеждать – обман путем умолчания, да, но все равно обман. Я честно рассказал им о том, где провел последние несколько месяцев. Сотрудники полисии были со мной вежливы – по-видимому, наш отец все еще обладал большим влиянием, – однако они явно сомневались в каждом моем слове.
Наш разговор продолжался два часа. Мои показания записывались на пленку – и, кроме того, один из сотрудников полисии их стенографировал. Причину, по которой меня допрашивают, мне не назвали, однако постепенно она стала проясняться. Я смог представить себе, что произошло, что могло произойти, а также то, какую роль в этом сыграл мой брат.
Похоже, в театре, в котором, по словам Честера, он работал, произошла насильственная смерть. Следователи полагали, что в момент убийства он находился в театре – или, по крайней мере, в том же городе, – однако в этом они не были уверены. Причиной смерти стала какая-то поломка театрального оборудования или происшествие, связанное с бутафорией, декорациями или, возможно,
