Архипелага считают нас отсталыми. Гоорнак – неистовый поток морозного воздуха, летящий с северо-востока, мерзкое дыхание ведьмы – по крайней мере, так говорят обитатели Хетты.
Я отсутствовал на острове четыре года, поглощенный курсом наук о стекле. Иа находится далеко к югу от островов Хетта; его омывает теплое море, он современный во всем, именно там проходят обучение юные умы, там формируются идеи, там разрабатывают технологии. В универе Келлно я научился уважать науку и инженерное дело, скептически относиться к суевериям, отрицать условности, но при этом ценить прошлое. Я охотно читал самую разную литературу, общался со сверстниками, влюблялся, расставался с теми, кого разлюбил, участвовал в дебатах, задавал вопросы, спорил, пил, бросал пить, учился и валял дурака. Я повзрослел, пока жил на Иа, и, как мне казалось, оставил позади весь неприятный психологический груз, который увез с собой из дома. Я ведь родился на Гоорне, так что я мог знать об остальном мире?
Во время учебы я не терял время даром и в рамках социально-ориентированной программы получил работу в одной коммерческой лаборатории в Иа-Тауне. Она занималась исследованиями нового вида борофосфосиликатного стекла, применявшегося в суперпроводниках. Время, проведенное в лаборатории, принесло мне двойную пользу: я получил диплом с отличием и предложение работать в этой же лаборатории на полной ставке.
О доме я почти не думал, ведь связь в определенных частях Архипелага ненадежная и дорогая. Хетта – первобытной красоты тринадцать островов среднего размера в большой бухте, спрятанные за горной грядой южного побережья Файандленда. Зимой, когда море замерзает, три-четыре острова временно соединяются с материком, однако связь эта очень хрупкая: лед слишком толстый, чтобы через него могли пробиться корабли, но слишком коварный, чтобы по нему ходить или ездить. Хотя острова издавна торгуют с материком, после начала войны большая часть торговли ушла на черный рынок.
Гоорн – второй по величине остров группы Хетта, и он не входит в число тех островов, которые находятся рядом с материком. Таллек – северное побережье Гоорна: гористое, изрезанное глубокими фьордами. Между мысами Таллека, среди его крутых утесов, в длинных заливах с ледяной водой укрылись от господствующего ветра несколько маленьких портов. Горы, возвышающиеся над морем, летом голы, а зимой покрыты льдом. Главная индустрия Таллека – глубоководное рыболовство. В Таллеке я был только один раз, еще в детстве – отец взял с собой всю семью на деловую встречу. Воспоминания о тамошних холодных горах навсегда повлияли на мое отношение к родному острову и к самому Гоорн-Тауну, в котором я жил.
В лаборатории на Иа я не проработал и трех месяцев, когда мне сообщили о смерти матери. Я знал, что она болела, однако понятия не имел, насколько это серьезно. Вскоре у моего отца случился сердечный приступ, который стал для него фатальным. Потрясенный двойной трагедией, я связался с моим старшим братом Брионом; он теперь жил на материке и не смог получить выездную визу. Поэтому я в одиночку отправился на медленных паромах на север, от одного острова к другому, с многочисленными задержками, и восемь дней спустя прибыл в Гоорн-Таун.
Дома на меня сразу навалились дела – я разбирался с родительскими финансами, наводил порядок в доме и так далее. В принципе, за свое место в лаборатории я мог не беспокоиться, однако в один из дней со мной связался босс и сообщил, что ему не удалось заключить контракт со спонсором, поэтому зарплату людям из моей группы урезали вдвое. Так что с возвращением меня никто не торопил.
Атмосфера на Гоорне была до дрожи знакомой. Короткие дни, вечно грязно-бурое небо, леденящий холод. С северо-востока плыли черные как сажа облака. Я уже достаточно долго прожил в субтропиках и хотел остаться там навсегда. Горн с его постоянными ветрами вызывал у меня депрессию. Те немногие, кому хватало храбрости выйти из дома, ежились от ветра, от собственных мыслей и, как я полагал, от своих языческих страхов. По улицам медленно ездили машины, и тусклые огни зловеще отражались в их окнах. Мне было тесно среди невежественных, суеверных людей; тесно и одиноко.
В этом тревожном состоянии улаживать дела родителей было практически невозможно.
Служащие банка, адвокаты, люди из сеньориальной комиссии по недвижимости не отвечали на мои вопросы, или отнекивались, или высылали мне не те документы. Добиться каких-то результатов практически не удавалось.
Через несколько дней я понял, что пока Гоорнак не стихнет, все мои усилия будут напрасны. Я решил отправиться на Иа – повидаться с друзьями, выяснить, как обстоят дела с работой, а на Гоорн вернуться летом. И начал укладывать вещи.
Встреча с Алвасунд Раудеберг все изменила. В облаке из крошечных снежинок она пришла ко мне домой утром того дня, когда я планировал сесть на паром. Я был заинтригован. Когда мы учились в школе, она мне нравилась.
– Хотела тебя увидеть, Торм, – сказала она. – Мои соболезнования насчет родителей.
Мы сели за столом на кухне – рядом, чтобы было теплее, – и стали пить горячий шоколад.
Яростный ветер, бушевавший в городе, скрипел входной дверью, заставлял крышу стонать и взвизгивать.
– Расскажи, чем ты занималась после школы, – попросил я. – Поступила в колледж?
