заметил, что ветровки на нем тоже нет. Только футболка.
И тут спину обожгло резкой нестерпимой болью! Молодой человек заорал, забился в веревках, но стражники только засмеялись:
– Отведай, скиф поганый, ласки славянской!
Спина опять полыхнула болью, потом снова и снова. До тех пор, пока разум не отказался воспринимать обрушившийся на него кошмар и Андрей не обмяк, проваливаясь в блаженное небытие…
Обратно в реальность его вернул хлынувший на тело поток ледяной воды. Молодой человек замотал головой, отфыркиваясь приподнялся. Тут же получил болезненный удар сапогом по ребрам:
– Вставай, чужак, достал уже валяться!
Колдуна злобно пнули еще раз, и Андрей, застонав от боли, все-таки поднялся.
Спина горела, шея ныла, руки ломило. Измочаленная кнутом футболка превратилась в лохмотья и просто свалилась с него на присыпанный желтым песком двор.
– Это у тебя что? Дай сюда! – Трувор увидел сверкнувший серебром амулет любви, сдернул его с шеи гостя и повесил себе на грудь. – И пошел вон!
Плеть прошелестела в воздухе и хлестко опоясала тело молодого чародея, вынудив снова закричать от муки. И без того израненное тело отозвалось на удар такой болью, что в глазах Андрея опять замелькали предсмертные голубые искорки.
– Чего это у него на груди? Колядов круг? – заметил татуировку один из стражников.
– Да без разницы, – отмахнулся Трувор, и плеть снова прошелестела в воздухе. – Пошел, сказано!
Колдун вскрикнул, поспешил к распахнутым воротам. Но снаружи, после нескольких шагов, силы опять покинули путника, и он распластался в дорожной пыли.
– Вот же падаль! – Стражники подскочили, принялись пинать гостя ногами: – Вон пошел, сказано! Вон пошел отсюда! Пошел!
Избавляясь от частых ударов, Андрей с трудом приподнялся – сперва на четвереньки, потом на ноги и, покачиваясь, побрел к темнеющему в нескольких километрах леску.
Знали бы караульные, что силы путнику придала вовсе не боль, а отчаянное, нестерпимое желание вернуться к Большому алтарю, нырнуть сквозь время и прийти сюда еще раз, но уже с пулеметом и перебить всех, всех жителей до единого – и воинов, и божка их – Квасура, и даже безразличных лосей, а потом сжечь крепость дотла, да еще и пепелище солью хорошенько присыпать! Возможно, умей они читать мысли – вели бы себя осторожнее… Или, наоборот, зарезали бы чужака от греха и думать о нем забыли. Однако здешние воины лишь отвесили пришельцу еще несколько тумаков, дали хорошего прощального пинка – и вернулись к воротам.
Жажда мести позволила молодому человеку, оставляющему за собой кровавый след, добрести почти до самой опушки. А потом он просто упал от слабости, и сгущающиеся вечерние сумерки потемнели в его глазах.
Колдун, считай, уже умер – от кровопотери, от боли, от превращенной в безобразное месиво спины. Однако сознание еще не покинуло его, и Андрей ощутил качание, перемещение. Потом тело обняла прохлада, и он огромным усилием воли смог приподнять веки.
Под деревьями качнулось мохнатое, коротконогое создание с длинными руками, шерстью вместо волос и человеческими ушами.
– Наш он, так мыслю… Сам голодный остался, однако же нас угостил. Сеструшек-гнилушек к нему не подпускайте, бледную немочь с лихоманкой гоните. Пусть отдохнет…
Леший ушел в чащу, а над молодым человеком появились две головы: смуглого щекастого ребенка и бесцветной, лишь с легким зеленым оттенком, блондинки.
– Это тот, что вкусняшку невиданную намедни приносил? – причмокнул губами малыш. – Интересно, у него еще есть?
– У него ныне даже штанов не осталось, – ответила девушка.
– Болотница… Крикса… – еле слышно пробормотал Андрей.
– Он нас что, видит? – удивился малыш.
– Так ведь колдун, – ответила девушка, положила ладонь на грудь чародея и с силой нажала. – Спи!
Дальше был кошмар. Нудный и вязкий ужас, во время которого он раз за разом попадал обратно в крепость, в лапы Квасура и его слуг. И Андрея раз за разом вешали и истязали, пороли и убивали – а молодой чародей в отчаянии пытался вырваться на свободу, но никак не мог, поскольку без похищенного амулета не мог призвать свою любимую, не мог открыть врата Большого
