заметней теряет свою видимость… прозрачное тело в еще более прозрачном обтекаемом плаще становилось совсем невидимым в воздухе, как стеклянная пластинка в воде.
Наибольшее беспокойство доставляли мне глаза. Да, глаза, потому что Уэллс совсем забыл об этом оптическом аппарате. А ведь он обязательно должен отражать любой свет и создавать на своей пластинке-сетчатке отражение окружающих вещей. Невидимка Уэллса, вероятно, был слеп!
После долгих поисков я нашел выход. Я впрыскивал в глаза особую жидкость, предохраняя их от влияния невидита. Благодаря этому сетчатка, даже ее самая чувствительная желтая часть против зрачка, сохраняла нормальный вид. Это было не так страшно: хрусталик и так прозрачен, а роговицы у меня как раз серо-желтого, бледного цвета. Словом, части глаз, которые я оставлял видимыми, не были слишком заметны, если к ним не очень присматриваться. Но живые зрачки блестели, как черненькие мушки. Значит, надо было и маскироваться под мух. Но что, если кому-то вздумается поймать этих мушек? Это меня иногда очень тревожило.
Чтобы не рисковать, я сначала не оставил в плаще выреза для глаз. И они были незаметными. Но видел я тогда значительно хуже. Позже я сделал так, что когда опасности не было и в помине, напротив глаз в плаще открывались дырочки. Тогда я видел нормально.
Так я достиг достаточной невидимости… Только при очень ярком освещении человек с чрезвычайно острым зрением сумел бы рассмотреть легкие очертания моего тела, похожего на мешок… Ведь эти линии дрожали, расплывались, колебались, словно ток воздуха… Да еще, вероятно, меня мог бы увидеть кот, острое зрение которого улавливает минимальное количество света!..
— И «разведчик» моего сына тоже увидел вас, — вставил, мило улыбаясь, Горный и протянул профессору какой-то снимок.
— Как?.. — воскликнул удивленный старик.
Он схватил снимок. На нем расплывчато вырисовывалась сфотографированная Маком странная фигура профессора в невидимом плаще.
— Искусственные глаза! — с восторгом сказал Ролинский. — Мне и в голову не приходило, что меня можно увидеть искусственными глазами! Ваш Мак — необычный мальчик, он настоящий сын своего отца и своей чудесной родины…
Профессор помолчал немного и продолжал дальше:
— Но еще задолго до того, как вы меня увидели, я совершил тайные визиты во все лаборатории дождя. Был как-то и у вас, еще до вашего отъезда в Ашхабад.
— Это было 1 июня 1941 года? — неожиданно спросил Горный.
— Да… Кажется, это было именно тогда… Но откуда вы знаете? — снова удивился Ролинский.
— Теперь знаю! — ответил Горный. — В тот день случилась непонятная история — у меня исчезли заряды из электродов лабораторных приборов. Ваш невидит испортил изоляционные части.
— Возможно, — сказал профессор, — возможно. Но я этого не предвидел. Честное слово, не предвидел. Я делал опыты с невидитом в особом помещении и о таких его свойствах не знал. Но тогда я вам не навредил, потому что редко бывал у вас… Я не злоупотреблял своей невидимостью. Всего лишь один раз обошел исследовательские институты дождя и… успокоился. Тогда вы еще не успели обогнать меня, и я, гордясь своими познаниями, засел в горах.
Так проходили годы. Я не буду говорить о том отчаянии, которое охватило меня, когда я узнал, что вы решили проблему дождевания и институты дождя в связи с этим были закрыты. Я не хотел верить в то, что вы так быстро овладели этой великой тайной — тайной управления погодой. Я считал вас просто скороспелым экспериментатором и думал, что все ваши успехи исчезнут в первые же часы практической работы… Я представлял это дело так: будет много шума и… несколько капель дождя. Я забыл, что вы — коммунист!
С таким настроением я приехал к вам. Я не поверил ни в ваш великан-генератор, ни в ваш дождевит, хотя удивился вашим высоким технологиям. Я считал, что мои рентгеновские лучи и мой дождит лучше. И тогда я совершил большое преступление… Я сознательно сорвал вам первый дождь.
Ролинский нервным движением поправил очки и сделал несколько шагов к окну. Там, сквозь завесу дождя, просвечивали ярко-зеленые пятна полей и точки-здания. «Победитель» приземлялся.
— Я рассчитал правильно: гибель ваших методов будет означать воскрешение моих. А свои я считал несравненно лучшими. Поэтому требовалось предотвратить ваш маленький успех. Вы не должны были пролить ни капли дождя. И я сознательно дал вам неправильные сведения! А чтобы на всякий случай отвести от себя подозрения, я напустил в приборы тех крошечных паучков.
А потом пришли сомнения! О, сомнения! Я увидел, что всех вас ни на минуту не охватывает уныние, что вы уверены в
