Все слишком запутанно, и в жаре этого кипящего котла, я отчаянно хочу держаться за слова Кэтти-бри. Я хочу верить, что те, кого я застрелил или зарезал — не раскаявшиеся и безнравственные, до конца полные желания разрушать и совершенно неисправимые.
Иначе, как бы я смог снова посмотреться в зеркало?
Я сознаюсь, что почувствовал облегчение, когда войдя в Серебряные Пределы, нашел Королевство Много-Стрел, идущее на войну.
Я почувствовал облегчение, найдя войну…
Разве может быть более противоречивая мысль? Как может война, какая-либо война, принести облегчение? Это — трагический провал лучших помыслов, потеря разума в эмоциях, капитуляция души перед низменными инстинктами.
И все же я успокоился, увидев марш Много-Стрел, и я солгу сам себе, если стану это отрицать. Я стал спокоен за Бренора, ибо он начнет войну, в чем я уверен, и поэтому неизбежные страдания лягут тяжестью на его плечи.
Я перестал беспокоиться за Кэтти-бри, столь уверенной в своем заявлении, в своем прозрении, что для орков не может быть никакого искупления.
Такова ее интерпретация песни богини.
Но ее интерпретация поколебала мою веру в богиню.
Кэтти-бри уже не так уверена в себе, как заявляла; ее голос, прежде чем мы столкнулись с настоящей войной, был спокойней, чем теперь, когда мы прячемся за стенами Несма, ожидая следующего нападения, ожидая следующего этапа резни. Ее огненные шары и огненные твари убили многих в эти дни, но сделали это во время храброй и необходимой защиты города.
И, тем не менее, я вижу непрекращающееся содрогание на ее честном лице, боль в ее голубых глазах и хмурый взгляд, скрывающийся за улыбчивой маской. Она придерживается слов Миликки, и своих собственных провозглашений, и бросает свои заклинания со смертельной силой. Но каждая смерть в пределах стен Несма и за ними, ранит ее сердце и сокрушает ее надежды.
«Так и должно быть», — повторяет Атрогейт, когда обходит парапеты.
