Однако от неприятных воспоминаний меня отвлек Туменбаатар, который жаждал как можно скорее расставить все точки над «и».
– Ты обещал не чинить препятствий, если внук Тенгри решит покинуть твою команду и отправиться с нами, – произнес он.
– И я не изменил своему слову, Туменбаатар, – ответил я. – Выбор был за Дорчжи, и он сделал его.
– Я уйду, – вмешался в только начавшийся разговор Дорчжи, – но лишь после того, как узнаю, что с моим товарищем по команде все в порядке.
– Но ведь и искусство врача, прозванного сыном Ибн Сины, несовершенно, – заметил Туменбаатар, – и он может вслед за докторами эмира сказать, что твой боевой товарищ лишится руки, чтобы можно было спасти его жизнь.
– Я отправлюсь с тобой и носящими подковы и всеми верными, если ты хочешь это услышать, Туменбаатар, – ледяным тоном произнес Дорчжи, – как только узнаю, какая судьба ждет моего товарища по команде. Теперь тебе понятны мои слова или мне растолковать их, будто передо мной не взрослый человек, а слабоумный ребенок?
Туменбаатар дернулся от таких слов, будто получил увесистую оплеуху, однако стерпел это почти прямое оскорбление. И дальше промолчал всю дорогу до самого дома врача – меня, как и Дорчжи, это вполне устраивало.
Проживал врач, носящий столь громкое прозвище, не в самом фешенебельном районе Бухары, скорее всего, из-за того, что он не был беем или представителем местной аристократии или чиновничества, а потому просто не имел права жить среди знати, поблизости от эмирского дворца. Однако дом у него был вполне крепкий, добротный, стены его украшала затейливая роспись, состоящая из цветочных узоров, сплетающихся в цитаты из Корана. Никаких вывесок над дверью не имелось – по всей видимости, кто приходил к врачу, точно знал, куда надо идти.
Я постучал кулаком в дверь – раз, другой, третий. Подождал какое-то время и хотел было уже пнуть ее, чтобы внутри уж точно услышали, но она отворилась раньше. Мне оставалось лишь порадоваться, что я не успел занести ногу для пинка, иначе выглядел бы просто смешно. На пороге стоял не старый еще человек в длиннополом халате и тюрбане, смуглое лицо его украшала недлинная борода.
– Салам, – произнес он и добавил еще несколько слов на местном языке, которых я, конечно же, не понял.
Тут к нам подошел Туменбаатар и заговорил с врачом. Один раз он обернулся к носилкам, которые рабы не спешили опускать на пыльную землю, и указал на лежащего на них Армаса.
– Для меня будет честью принимать у себя столь прославленных воинов, – произнес врач на русском, в словах его был заметный акцент, однако говорил он даже правильней, чем Туменбаатар. – Пускай твои люди несут раненого в операционную, они знают, где это, а мне надо подготовиться.
– Я могу присутствовать при операции? – спросил я, в тот момент приняв как должное, что врач говорит по-русски.
– Я бы даже настоял на этом, – улыбнулся тот, – мне нужен слушатель, и слушатель благодарный, который станет внимать всему, что я буду говорить во время операции. Это мой способ успокоить нервы.
– А что делать остальным? – спросил я.
– Кто хочет, пускай подождет на первом этаже, – отступил в сторону, давая пройти в дом, врач.
– Я должен снова поговорить с внуком Тенгри, – решил настоять на своем Туменбаатар.
– Я этому не препятствую, – отмахнулся я.
Сейчас меня куда больше волновала судьба Армаса. Наверное, с Дорчжи я попрощался в душе уже в тот момент, когда он сказал о своем желании покинуть команду.
– Но прежде можно я скажу пару слов тебе, командир? – спросил Дорчжи. – На прощание.
– Сколько угодно, – усмехнулся я.
Пропустив вперед носилки с лежащим на них Армасом, мы вошли-таки в дом врача. Сам эскулап отправился в одну из комнат, где менял повседневную одежду на ту, в которой привык оперировать. Удивительно для здешних мест, однако хозяин этого дома, похоже, в самом деле необыкновенен. Тогда я еще не знал насколько.
Большую часть первого этажа занимало нечто вроде гостиной, оформленной в здешних традициях.
Ковер с толстым ворсом на полу и мягкие диваны вдоль стен. Внутрь вошли лишь четверо носящих подкову, мы с Корнем и Дорчжи. Многочисленная челядь и охрана остались ждать снаружи, а вскоре к ним присоединились и рабы, вышедшие из дома с пустыми носилками.
– Командир, теперь я должен уйти, – сказал мне Дорчжи. – Все, зависящее от меня, я сделал.
– Не надо искать себе оправданий, Дорчжи, – усмехнулся я. – Ты сделал все, что мог, и даже больше. Я понимаю, что ты должен уйти, и не держу. В конце концов, я не рабовладелец и никто из бойцов мне не принадлежит. Оставь себе стальную руку, думаю, она
