Невидимый волкопес залился злобным лаем – это расхохотался Секач.
– Ты, Кожа, скажешь – как в лужу плюнешь. Мужик хрен знает где, а его баба не трахается?
Отсмеявшись, Секач утер со щек пьяные слезы и продолжал.
– Да даже если и не трахается – вернешься на Большую землю, и получишь лишнюю положительную эмоцию. Которая лучше, чем отрицательная.
– Какая такая отрицательная? – недоуменно переспросил Кожа.
– Это когда узнаешь, что на самом деле все-таки трахается.
Секач снова повернулся к Валету, не замечая спьяну его состояния. На побледневшем лице «вольного» читалось явное желание схватить автомат, вбить ствол в глотку усатого, и залить его нутро горячим свинцом. Но поддатому Секачу всё было по барабану.
– Так что не строй иллюзий, парень, – продолжал он. – В знакомстве с бабами есть четыре этапа. Первый – «женись!». Не женился – будет второй, «поехали отдыхать». Отдыхать не везешь – «давай денег». Денег не даешь – пошел на хрен.
– А что делать, если я ее люблю? – тихо произнес Валет.
– Тут варианта три, – отозвался Секач. – Первый – опять же жениться, обзавестись кучей спиногрызов, и каждый день думать, на что ты будешь весь этот табор кормить, поить и воспитывать. Хотя воспитывать она тебя будет, а ты только поить, кормить и слушать, какой ты козел и тормоз, что не можешь ей шубу купить. Вариант второй – не жениться, и бегать за ней, будучи посылаемым каждодневно на четыре вышеназванные буквы. И вариант третий – послать на эти буквы ее, и в ближайшую вылазку за периметр в ближайшем населенном пункте с ближайшей доступной телкой вдумчиво и основательно затрахать гнетущее чувство потери…
Мне не нравилось то, что говорил Секач, несмотря на фильмы, просмотренные на КПК Копии. Слово «женщина» все еще оставалось в моем сознании только словом, не подкрепленным живым зрительным образом. Но не нравилось – и всё тут. То ли на уровне интуиции, то ли благодаря каким-то воспоминаниям прошлого, закрытым, как сказал Монстр, непонятным ментальным блоком. А еще мне было немного жалко Валета. Я был почти уверен: еще немного – и парень сорвется. У него даже левый глаз чуть-чуть дергаться начал. А правая рука медленно, но верно тянулась к автомату.
– Это неправильно, – сказал я.
Над костром повисла тишина. Было слышно, как потрескивают угольки в чугунной ванне, и где-то далеко за забором горестно воет безглазая псина.
– Что неправильно? – спросил Секач. Его глаза немного сузились, и я понял, что его опьянение было просто игрой.
– То, что ты говоришь. Насчет женщин.
Несколько секунд Секач пристально смотрел на меня. Потом хмыкнул и повернулся к своим бойцам.
– Пацаны, а вам не кажется, что дерьмо фонит?
– Похоже на то, – сказал Кожа. – Где-то на тыщу миллирентген в минуту. Смотри, Секач, скоро засветишься.
– Или засвечу кое-кому, – сказал Секач, приподнимаясь с земли. – Что-то многовато для меня столько микрорентген. Пора этого безмозглого накрыть саркофагом.
Он выпрямился, и я отметил, что вряд ли мне удастся легко справиться с этой неповоротливой с виду горой мяса. Потому как мясо то было жестким и тренированным. Еще один вопрос в копилку неожиданно возникающих знаний – что же такого интересного было у меня в прошлом, что я вот так с ходу распознаю физические параметры противника, скрытые под свободной униформой сталкера группировки «Воля».
Усы Секача приподнялись кверху – повернувшись ко мне, он улыбнулся. Его желтозубая улыбка напомнила мне гладкий череп ктулху на столе полковника Павленко. В нем тоже как раз между челюстями, сросшимися в результате мутаций, имелся шов, ближе к середине переходящий в овальное отверстие, забитое бело-желтыми кривыми окурками.
Однако, к решительным действиям Секач не приступил. Потому, что за его спиной раздался возбужденный голос Метлы.
– Гляньте-ка, Циклоп с охоты вернулся. Да не один, а с оленихой!
– С какой на хрен оленихой? – повернул голову Секач. И, присвистнув, докрутил вслед за головой остальную массу тела, разом забыв про меня.
Его реакция меня не удивила.
К костру шел боец, один глаз которого был прикрыт зеленой повязкой под цвет банданы и остальной стандартной униформы группировки «Воля». К его губам прилепился белый бумажный цилиндр, смятый в нескольких местах, на конце которого тлел крохотный огонек. Одной рукой боец придерживал ремень «калашникова», висящего на плече. В другой у него была цепь,
