– Неплохое зрение, – хмыкнул Служитель. – Прям снайпер, да и только. И мозги покрепче, чем у остальных. Но это дело времени.
В следующее мгновение в стену ударила струя воды, смывая мое единственное счастье. А потом та же струя хлестнула по моим широко открытым глазам, отвыкшим от рефлекса опускания век в случае опасности…
– Очень странный случай. Хотя, если помните, коллега, мы уже сталкивались с похожими.
– Но не настолько. В данном случае эмоциональный аспект мозговой деятельности отсутствует практически полностью. Такого не бывает даже у животных!
Голоса звучали прямо над моей головой. А я все не мог понять – то ли мои глазные яблоки полопались под напором водяной струи, то ли я просто лежу на полу с закрытыми глазами. Проанализировав ощущения, я пришел к выводу, что если глазные впадины не болят, то второй вариант более вероятен. Заряд тока повышенной мощности за имитацию беспомощности получать не хотелось, и я открыл глаза.
– Проснулись? Вот и чудненько.
Я был готов к чему угодно, но только не к этому.
– Слишком реальный сон, не правда ли? Готов поклясться, что вы надеялись увидеть совсем другую картину.
И вправду, я был не готов обнаружить себя в уютной комнате с белыми стенами, лежащем на вполне удобной подставке, застеленной чем-то мягким. Из недр памяти выплыло слово «кровать», и я точно знал, что так называется подставка, на которой я лежу. Хотя до этого ничего подобного не видел.
На противоположной стене было окно. В окне шевелили кронами зеленые деревья. А над ними расстилалось синее– синее небо, без малейшего намека на свинцовые тучи.
Рядом с окном стояло кресло. На кресле, закинув ногу на ногу, сидел человек в оранжевом костюме радиационной защиты. Матовое стекло его шлема не позволяло разглядеть лица, но лицо незнакомца сейчас мало меня интересовало.
Я смотрел на окно и пытался вспомнить, где еще я мог видеть настолько чистое небо.
Голова незнакомца слегка повернулась, отслеживая мой взгляд.
– Простите, что не предупредил вас сразу, – сказал незнакомец. – Это голограмма. Иллюзия для лучшего восстановления душевного равновесия после сеансов интенсивной психокоррекции.
– Вы копались в моих мозгах? – медленно спросил я, преодолевая сухость во рту.
– Да, – просто сказал кто-то у меня над головой. – Но это было необходимо. Для вашей же пользы.
Я резко повернул голову, чуть не вывихнув шею.
Так и есть.
За подголовником моей кровати стоял тип в таком же оранжевом СПП-99, направив на меня ствол короткого автомата.
Я откинулся на подушку и улыбнулся.
– А это для нашей безопасности, – пояснил тип, сидящий в кресле. – В автомате специальные заряды с парализатором. Просто после психооррекции пациенты бывают излишне агрессивны. Но, думаю, вы достаточно благоразумный… хммм… человек, чтобы не превращать мирную беседу в боевик со стрельбой и смирительными рубашками.
– Я достаточно благоразумный хм-мутант, – кивнул я. – Называйте вещи своими именами, господин ученый.
– В лучшие времена меня чаще называли академиком, – хмыкнул человек в кресле. – Хотя сейчас и здесь можете называть как угодно. Зона – единственное место на земле, где имена и звания ничего не значат.
Он с видимым трудом закинул ногу на ногу. Для молодого и здорового человека это было простое движение, несмотря на освинцованный ботинок. Судя по тому, как нелегко далось оно человеку в кресле, я сделал вывод, что либо он болен, либо очень стар.
– Профессор, оставьте нас, – попросил академик.
– Вы уверены, что…
– Уверен, – шевельнул рукой человек в кресле.
Даже через сложную систему фильтров было слышно, как недовольно засопел профессор с автоматом, проходя мимо меня. Однако все ограничилось сопением. Пререкаться с академиком на базе ученых, по-видимому, было не принято.
– Для начала разрешите представиться, – произнес академик, когда мы остались одни. – Моя фамилия Захаров. Надеюсь, слышали?
– Не слышал, – сказал я. – Я Снайпер. Слышали?
– Не имел чести, – покачал головой академик. – Но, тем не менее, рад знакомству. Так вот, – продолжал Захаров, поудобнее
