Голова, тело, конечности. Казалось, каждая клеточка, каждый нерв разрываются от бесконечной безжалостной боли. А ещё очень хотелось пить. Это было странно, ведь мёртвые не чувствуют боли и не мучаются от жажды. Поймав себя на этой мысли, Матвей попытался понять, что всё-таки происходит и где он находится.
Но как вскоре выяснилось, ни шевелиться, ни открывать глаза, ни даже стонать он был не в состоянии. Тело предало его, отказавшись служить. Работал только мозг. Точнее, тот его участок, в котором гнездилось сознание. Всё стальное было словно погружено в застывший бетон. Это была страшная мысль. Осознать, что ты полностью парализован и не можешь ничего, кроме как размышлять о том, что происходит вокруг, не имея ни малейшей возможности получать хоть какую-то информацию, был по- настоящему страшно.
Потом боль усилилась, и он снова провалился в забытьё. Так повторялось раз за разом. Матвей уже сбился со счёта, сколько раз он приходил в себя и снова терял сознание, но каждый раз предвестником яви становилась боль. Но в один прекрасный день он вдруг понял, что может что-то видеть. Точнее, различать оттенки темноты. Значит, он всё-таки не умер. Но почему тогда он не может не только видеть, но и слышать, и чувствовать?
Ведь раненого так или иначе трогают. Переворачивают, обтирают, перевязывают. Все эти прикосновения должны фиксироваться сознанием, кожей. Ответа он так и не получил, в очередной раз потеряв сознание. В очередное своё пробуждение Матвей вдруг услышал тихое поскуливание. Словно где-то рядом плакал от боли и голода брошенный, всеми забытый крошечный щенок. Всё существо проводника взбунтовалось.
Человек, всю сознательную жизнь проживший рядом с собакой, не мог пройти мимо. Его сознание рванулось, чтобы позвать кого-то на помощь, сообщить, что малышу нужна помощь и забота, но тело снова предало его, отказавшись подчиниться. И вот тут ему на помощь снова пришла его пресловутая ярость. То, что спасало его в самых сложных ситуациях. То, что заставляло идти напролом, презирая опасность и побеждать даже тогда, когда победа казалась невозможной.
Жаркая волна окатила разум, и он окунулся в неё, как в бурлящий поток. Скулёж стал тише, темнота отступила, сменившись каким-то странным туманом, и он вдруг понял, что может слышать. Слышать чьё-то движение рядом, тихие голоса и осторожные шаги рядом со своим телом. Значит, жив. Значит, ещё ничего не кончилось. И рядом плачет щенок, которому нужна его помощь. И будь он проклят, если не заставит тех, кто ходит вокруг, эту помощь оказать.
Боль навалилась с новой силой, но он заставил себя перетерпеть её. Сосредоточившись на собственной злости, он неимоверным усилием разжал зубы и попытался заговорить. Но вместо слов с губ сорвалось слабое, еле слышное сипение. Язык и губы были пересохшими, словно он находился в пустыне. Рядом началась какая-то суета. Потом рядом с головой, словно сквозь вату, послышался женский голос, что-то спросивший. Матвей не разобрал слов, но услышал вопросительные интонации.
Сосредоточившись и превозмогая боль, проводник заставил себя проговорить:
– Какая мразь кутёнка мучает?
Рядом кто-то охнул, а Матвей снова провалился в забытьё. Напряжение оказалось слишком велико. Очередное пробуждение оказалось, как обычно, очень болезненным, но при этом Матвей вдруг понял, что может слышать всё, что происходит вокруг. Плохо, глухо, но слышит. А ещё он неожиданно понял, почему видит только серый туман вокруг. На лицо была наложена плотная повязка.
Облизав губы сухим языком, проводник сосредоточился и тихо попросил воды. Рядом кто-то тихо охнул. Потом прозвучали быстрые шаги, что-то упало, а потом к губам осторожно приложили что-то холодное. В рот тонкой струйкой полилась живительная влага. Давясь и захлёбываясь, Матвей пил и никак не мог напиться. Ему казалось, что ничего вкуснее он никогда в жизни не пробовал. Набрав полный рот воды, он с наслаждением катал её языком, наслаждаясь ощущением влаги.
Снова послышались голоса. Рядом тихо заговорили. Потом заспорили. Кто-то требовал что-то сделать с ним, а голос, обладатель которого позволил ему напиться, возражал. Обострённое чувство справедливости заставило Матвея собрать всю волю в кулак и, сосредоточившись, проговорить:
– Хватит тявкать. Повязки снимите, не вижу ни хрена.
– Он ещё и хамит?! – послышался возмущённый возглас. – Мумия.
– Заткнись, и делай, что сказано, – раздался властный голос, в котором было что-то очень знакомое.
– Здесь слишком светло, – обиженно буркнули в ответ. – И вообще, повязки можно снимать не раньше чем через неделю. В противном случае за последствия я не отвечаю.
– Ты будешь делать, что приказано, и отвечать за всё, что здесь происходит. От трибунала тебя спасает только временное отсутствие специалистов твоего профиля. А если будут хоть какие-то последствия, я тебя своими руками в расход пущу, – прозвучало в ответ.
