— Может быть.
Послышались быстрые шаги. Их трогательную беседу прервала Мила, которая влетела в камеру вихрем, с силой впечатала его в стену и без разговоров всадила в плечо укол. Под кожей растекся огонь, и она резко выдернула шприц.
— Ай, мадам, вы совсем озверели?! — почти искренне возмутился Риган, потирая больное место. Оставалось надеяться, что ей не пришло в голову избавиться от него так экстравагантно.
Теперь уже никаких сомнений в родстве Дюпона и Монстры не возникало. Чтоб Тома непрестанно вертелся в могиле вокруг своей оси за все, что он сотворил. В частности, за Милу.
— Все еще рассчитываешь на своих?
На допросе она говорила о Новой Полиции со знанием дела, что может означать только одно: в нее все-таки проросли корни старого-недоброго Ордена. Случилось то, чего Риган опасался изначально. Кто-то из подчиненных Шеппарда пронюхал о прошлом начальства, и этому кому-то такой расклад не по душе.
— Я уж думал, не спросишь. Страшно стало?
— Прадед много писал о таких, как вы, — с несвойственной ей легкостью Мила пропустила издевку мимо ушей, — а еще он писал о тебе.
— Вот как?
— Данные на тебя загадочным образом исчезли из греческого филиала. Тогда он заподозрил, что к Городу его вывели измененные. Что все это было нужно вашей верхушке.
— Поразительные способности к дедукции! Что еще интересного надумал Тома?
Мила смотрела на него отрешенно и свысока, как на поверженного врага, полностью раздавленного и уничтоженного. В прошлом на Мальте ей было бы самое место. Она идеально вписывалась в роль жрицы-мужененавистницы.
— «Самым страшным разочарованием в жизни, — писал он, — было осознавать, что долгие годы я играл в игры тех, кого больше всего ненавидел. Тех, кому должно населять преисподнюю».
Вот, значит, как все было. Разочарованный Орденом, Дюпон отошел от дел и потратил немало лет, чтобы найти Мертвый город: расшифровывал найденные под Ираклионом записи, изучал историю древних, составлял карту и наверняка даже приезжал на Мальту. Вот только с ключом вышла заморочка. Он не предполагал, где искать утраченное, и догадывался, что жалких лет его жизни на сей подвиг не хватит. Тома сделал все, чтобы вложить свои идеи в головы и сердца потомков. Если бы ему довелось узнать, у кого был ключ, он надел бы на голову ведро с помоями и бился им о стену в приступе неполноценности.
— Твой предок на удивление прозорлив.
Мила резко шагнула вперед, схватила Ригана за волосы, заставляя запрокинуть голову. Похоже, тягать его за патлы вошло у нее в привычку.
— Мой прадед — великий человек. Он знал, что однажды настанет тот день, когда мы наступим вам на горло.
— Вынужден разочаровать — теперь мы обычные люди, как и…
Пощечина была хлесткой и сильной, зато Мила наконец-то разжала кулак. Отчаянно хотелось почесать многострадальную макушку, и он не удержался — запустил пятерню в волосы, которые только чудом не повылезли.
— Я знаю, что нас ждут, и понимаю, зачем меня ведут в Город, но это малая цена. Мне не нужны ни знания, на которые так наивно повелся твой дружок, ни чудодейственный металл. Город вам не достанется. Я разрушу его до последнего камня.
Огонек жесткой решимости непрестанно мерцал в бездне, что смотрела на него глазами этой ненавистной женщины. С нее станется похоронить их вместе с тайнами, которые древние отчаянно пытались донести до потомков. Они все идут на смерть: он, команда Милы, группа захвата Новой Полиции. Фанатичка — все равно что кнопка ядерного пульта под лапой примата. Уничтожить летописи древней цивилизации просто для того, чтобы они не достались врагу, — мощно даже для идейной.
— Что твой молчаливый дружок об этом думает?
— Морис меня поддержал. Ты откроешь путь в преисподнюю, Эванс.
Агнесса умоляла взять ее в команду. Что, если Дариан и Шеппард дали добро? В Город ее, конечно, не пустят — сила лекаря под пластами металла не пригодится. Тем не менее Ригана передернуло, по телу снова прошла едва уловимая дрожь. Пальцы сжались в кулаки, взгляд уперся в цепь, которую так легко обмотать вокруг шеи Милы. Он поморщился и отвел руки за спину: рано. Сейчас она его уложит в два счета.
— Тебе никогда не хотелось детишек, Джесси?
По лицу ее скользнула судорога боли. Ему показалось, что она снова ударит, но нет — отступила назад и усмехнулась.
— Боже упаси. Я слишком долго была ребенком. Целых восемь лет.
