стал мучеником – родителем поневоле.
Наклонившись, он принялся собирать рассыпавшиеся вещи.
Барбара подтолкнула остальных детей в комнату, а через минуту вернулась, чтобы помочь ему поднять все художественные принадлежности. Опустившись на колени рядом с ним, она совала в рюкзак раскатившиеся вокруг мелки, пока Томми собирал наспех нарисованные черным маркером и карандашом рисунки пятилетнего братишки. Взгляд Барбары зацепился за один из них.
– Не хочется мне совать нос не в свое дело, – сказала она Томми, – но чей это портрет?
– Это? – Томми поднял рисунок, и Барбара смогла лучше разглядеть странного кривоватого гуманоида с рогами, мертвенно- бледным лицом и огромным раздвоенным языком, высунутым из зубастого рта. – Это Анти-Христ.
– Правда?
– Ага. У моего братишки видения. В основном он видит Похищение. Так его называет наш папа.
– Наверное, Восхищение?
– Ага, – кивнув, ответил мальчик и засунул рисунок обратно в рюкзак. – Папа говорит, что мы живем во времена Великой скорби, когда часть из нас забирают на небо, а остальным приходится остаться на земле и сражаться с Анти-Христом. Поэтому и появились все эти чудовища. Они говорят о наступлении Великой скорби.
– О… – Барбара не смогла найти ответа лучше, чем прохладное: – Понимаю.
– По-моему, это бред какой-то, – продолжил мальчик. – Но я ничего не говорю, чтобы не обидеть папу. Он неплохой отец, просто порой он слишком уж надоедает нам своими разговорами об Иисусе и молитвами Господу, – он застегнул рюкзак и поднялся на ноги. – Сам я атеист. Только не говорите родителям – они этого не вынесут.
Усмехнувшись, Барбара встала и подтолкнула парнишку по направлению к кабинету.
– Смотри-ка, у нас с тобой есть кое-что общее. Я не еврейка, но родителям Дэвида об этом лучше не знать – они этого не вынесут.
Они зашли внутрь, опустили жалюзи и закрыли за собой дверь. Створка громко стукнула, и коридор откликнулся гулким эхом.
В течение нескольких часов после того, как были замечены первые ходячие, Лилли руководила последними мероприятиями по укреплению города и подготовке к нападению. В ее распоряжении было шесть женщин и четырнадцать мужчин, которые без остановки работали над восстановлением западной стены, распределяли боеприпасы, устанавливали прожекторы, оборудовали места для стрелков, прилаживали самодельную катапульту Мэттью, раскладывали взрывчатку и передавали друг другу нужное оборудование вроде биноклей, очков ночного видения, трассирующих пуль, сигнальных огней и оружейных магазинов. Они забрали все, что осталось на базе Национальной гвардии, и теперь у них было шестнадцать гранат, несколько сотен патронов сорок пятого калибра, около шестидесяти патронов тридцать восьмого калибра, сто пятьдесят высокоскоростных бронебойных патронов тридцатого калибра и около сотни патронов двадцать второго калибра в десяти отдельных магазинах для двух «ругеров» Лилли. Арсенал был не слишком завидным, особенно учитывая масштабы наступления, но им приходилось довольствоваться малым. Взрывчатка со склада гвардии могла стать их козырем. Лилли велела тем, кто был вооружен автоматическими винтовками, стрелять короткими очередями, ведь при зажатом спусковом крючке из их стволов могло вылетать по восемьсот патронов в минуту.
Около одиннадцати вечера они сделали передышку, чтобы наскоро похоронить на площади Хэпа Абернати. В свете факелов двадцать взрослых полукругом выстроились возле статуи Джеба Стюарта[4] и склонили головы. Боб подошел к сколоченному из сосновых досок гробу, обмотанному веревкой и скотчем, и тихо рассказывал о том, как Хэп возил детишек в школу и домой на стареньком желтом автобусе. Хэп был тем еще ворчуном, но его любили, и несколько жителей Вудбери поделились историями из его жизни. Каждому дали возможность высказаться, но церемония все же вышла короткой, потому что в воздухе почувствовалась характерная вонь ходячих, которая прервала панихиду. К привычному гнилостному смраду добавились новые нотки, и всем стало не по себе: вслед за запахом протухшего мяса и гнойного дерьма ветер принес черную, едкую, маслянистую вонь обуглившейся плоти – диссонирующий контрапункт зловонной симфонии.
Скорбевшие по покойнику разошлись и заняли свои позиции на крышах машин и кабинах грузовиков, припаркованных вдоль баррикады. Мэттью закрепил самодельную катапульту на верхней ступеньке стремянки, установленной возле западных ворот. Катапульта представляла собой прилаженный на тележку метательный аппарат, собранный из амортизирующих тросов и деревянных реек и могла метать снаряды весом до десяти фунтов. Рядом с катапультой он сложил брикеты взрывчатки С-4, динамитные шашки и однофунтовые кирпичики белого фосфора.
Неподалеку от Мэттью на капотах двух фур разложили свое оборудование самопровозглашенные городские снайперы. Среди
