– Что мне еще пригодится? – невинно поинтересовалась она.
– Вода. Карты. Список известных проходов. Соответствующая эре одежда. Патроны к револьверу. Вы хоть знаете, как пользоваться оружием?
Тут он явно загнал ее в угол.
– Если вы попытаетесь меня вернуть, я…
– Что, мисс Спенсер? – присев перед ней на корточки, спросил Николас. – Свирепо на меня посмотрите?
Эттина рука сомкнулась на осколке лежащего поблизости стекла. Выражение лица Николаса изменилось; его глаза помрачнели, глядя сначала на ее импровизированное оружие, потом – ей в лицо. Она не сникла под давлением его взгляда, но уставилась в ответ настолько вызывающе, насколько могла с распухшей вдвое щекой.
Он сдался первым, его лицо смягчилось. Сев на ближний кусок развалин, он вытащил сложенный платок.
– Вы снова порезались, пиратка.
Через мгновение Этта опустила осколок и позволила ему приложить теплую ткань к ее ладони, глядя, как его большая рука обхватывает ее.
В груди что-то сжалось, когда она попыталась подобрать правильные слова.
– Почему вы мне не сказали? – тихо спросил он. – Вы взяли с меня слово не уходить, не объяснившись. А сделать то же самое для меня?
– Простите. – Об этом она не подумала. Кинжал вины, вонзенный в живот рукой страха, провернулся еще раз. – Не хотела тратить ни секунды, когда он может навредить маме, убить ее. Думаю, Айронвуд дважды подумает, прежде чем тронуть ее, пока я не вернусь с астролябией. Ведь, если он причинит ей вред, мне станет нечего терять, верно?
Николас кивнул:
– У него есть и другие способы навредить вам.
– Но не заставить меня. И… – Этта замялась, не зная, стоит ли говорить ему о другом стимуле, горящем внутри нее. – Я рассказывала вам про Элис… Закончу здесь и вернусь к ней.
Николас снова присел перед нею на корточки, глядя на тот клочок неба, что они могли разглядеть. Обычная поза, осознала она, когда он пытается собраться с мыслями. Скрыть выражение лица.
– Этта, вы не можете спасти ее.
– Почему же не могу? – не согласилась она, но сердце забилось при виде чувства вины и сочувствия, отразившихся на его лице. – Я просто должна вернуться…
– И изменить прошлое? – договорил он. – Временную шкалу?
Этта сжала челюсти.
– Меня это не волнует…
– Нет, Этта, послушайте меня, – тихо сказал Николас. – То, о чем вы говорите, – не вопрос морали. Это физически невозможно.
Она отступила назад к стене, подальше от него, от его слов.
– София не говорила? Вы не можете пересечься с самой собой – вас не может быть двое в одном и том же месте, в одном и том же времени. Само время этого не позволит; вас выбросит из прохода раньше, чем вы попробуете пройти через него, – понизив голос, объяснил Николас. – Вот почему путешественники ведут журнал, чтобы запомнить даты и годы, в которых уже были.
Этта почувствовала, словно он окатил ее ведром ледяной воды. Грудь сжалась до боли – значит, она не сможет использовать проход, чтобы вернуться в тот день, перед тем как в Элис выстрелили? Да что там в тот день… она не сможет попасть в любой другой месяц или год, чтобы предупредить ее. А все потому, что там уже будет она прошлая.
– Она не объяснила, что проход соединяет годы, а не дни? – с нажимом спросил Николас.
– Что вы имеете в виду? – прошептала Этта.
Выражение его лица смягчилось:
– Понятно. Не объяснила. Даже если вы сможете найти другого путешественника, который использует этот проход, чтобы спасти ее, придется ждать целый год, чтобы это сделать. Проще представить каждый год как крошечные потоки, текущие параллельно друг другу в одном направлении, а мы перепрыгиваем из одного в другой. Мы покинули Манхэттен 22 сентября 1776 года. И прибыли сюда двадцать второго сентября какого-то – неважно какого – года. Вы понимаете?
Этта кивнула, не в силах ничего выговорить несколько долгих мгновений.
