подумал бы, стоит ли жертвовать своими людьми! И ради чего? Чтобы вернуть в Варшаву прежнее правительство, враждебное Москве? Глупости! Так поступить мог только дурак!
«Действительно, – подумал я, – Иосиф Виссарионович был кем угодно, но только не дураком».
Чтобы не нагнетать страстей, я удержался от описания страшной картины, которая открылась советским и польским солдатам в январе 1945-го, когда они вошли в Варшаву. Вкратце отметил лишь: «Все разрушенное и разоренное было восстановлено после войны…» А потом перешел к взятию Берлина. Иеремия возбужденно потрясал кулаками:
– Есть, есть Бог! Справедливость восторжествовала! Возмездие постигло тех, кто посеял зло!
Вкратце упомянув Нюрнбергский процесс, возникновение НАТО и Варшавского договора, я буквально «проскочил» так называемую эпоху «развитого социализма». А потом пришлось упомянуть Кароля Войтылу – папу Иоанна Павла II. Вишневецкий был потрясен так, что не сразу пришел в себя.
– О Езус! Матка Боска! Пане, вы даже представить не можете, какую радость доставили мне! Чтобы сын моего народа стал наместником Божьим на земле?! Святые угодники! Какая великая честь! У меня не хватает слов… Хвала создателю!
А потом речь зашла о событиях, до сих пор отдающихся саднящей болью в сердцах многих моих соотечественников. Я поведал о приходе «творца нового мы?шления», о начатой им «перестройке» – хоть и жизненно необходимой, но проведенной с искусством и деликатностью слона, вломившегося в посудную лавку, – и о последствиях всего этого.
– Значит, московитское государство распалось на множество частей? – с нескрываемым удовольствием процедил Иеремия. – Поистине, за дело! Может, теперь-то они поймут, что чувствовали поляки, родину которых так часто делили! «И аз воздам!» – как хорошо сказано в Библии…
«Ну, погоди же!» – с невольной злостью подумал я, приступая к последнему этапу.
– …Итак, ясновельможный, политика польского руководства – президента и премьер-министра – буквально сделала Польшу посмешищем и головной болью всей Европы. Им только из вежливости и учтивости, которую в наши времена называли словом «политкорректность», не высказывали этого в лицо, а за спиной открыто обвиняли в самых разных грехах. В том, что они замучили всех своей спесью и высокомерием, что, пребывая в плену своих исторических комплексов, мешают развитию связей между Россией и Западом, что Польша под их руководством ведет себя, проше князя, как сварливый бедный родственник, живущий за счет богатого дядюшки и его же хающий и оскорбляющий…
– Позор! – гневно выкрикнул Вишневецкий. – И кем же были эти… вожди? Как их звали?
Я с ироничной улыбкой развел руками:
– Прошу ясновельможного не принять мои слова за неуместную шутку… Это были два брата-близнеца. Президента звали Лехом, а премьер-министра – Ярославом. Фамилия же у них была… э-э-э… Качиньский.
Иеремия выпучил глаза, изумленно уставившись на меня.
– Мало того, – снова улыбнулся я, – пан советник его княжеской мосьци и внешне очень похож на своего тезку. Да, пожалуй, и характером тоже. Такой же пухленький, маленький, круглолицый, надутый и обидчивый, проше ясновельможного…
Вишневецкий, не выдержав, расхохотался.
– Езус Мария! Бывают же совпадения! А я никак не мог понять, почему пан, услышав, как зовут моего советника, на мгновение будто окаменел лицом! То ли был потрясен, то ли боролся со смехом… Решил, что потом непременно выясню, в чем дело. Оказывается, вот в чем! Ярослав Качиньский! Ну и ну!
«Ай-яй-яй, Андрюха! Точно, теряешь квалификацию! – снова ехидно проскрипел внутренний голос. – То дамское бельишко забываешь, где не надо, то морду лица не контролируешь…»
Опять отправив его по известному адресу, я продолжал:
– Политика братьев Качиньских постепенно вызывала все большее неприятие и возмущение в самой Польше. На очередных выборах их партия потерпела поражение, и премьер-министром стал более рассудительный человек. Он начал проводить политику по улучшению отношений с Москвой, братья же этому яростно противились. И вот случилось так, что один из Качиньских…
История авиакатастрофы под Смоленском очень заинтересовала князя. Подозреваю, прежде всего потому, что в ней участвовал самолет. Вишневецкий тут же вспомнил рассказы про Вторую мировую и про бомбардировки с воздуха… Мне стоило немалого труда убедить Иеремию, что при нынешнем уровне развития промышленности и науки, даже с его несметными богатствами, нечего и думать о собственных военно-воздушных силах. Князь нехотя смирился с крахом ослепительной мечты, но напомнил:
– Пан обещал интересные новинки, причем в скором времени!
– Я помню свое обещание, ясновельможный. И приложу все силы, чтобы пресветлый князь был доволен!
Иеремия величественно кивнул головой. Во взгляде князя отчетливо читалось: «Надеюсь, пан первый советник понимает, что
