расстояние, понял: беглеца можно перехватить до лавры. Махнул рукой, подавая знак стрельцам, и пришпорил аргамака. Конная полусотня, скачущая следом, тоже ускорилась, перейдя в полный галоп. Мужики и бабы торопливо убирались с пути: тут без слов ясно, важный человек спешит, наверняка по государеву делу! Такому стоптать – что плюнуть…
Одну зазевавшуюся старуху и впрямь стоптали. То ли по дряхлости лет, то ли по старческому скудоумию не смогла освободить дорогу, застыла столбом прямо на пути князя, испуганно крестясь да что-то шамкая… Пожарский громко выругался от досады, едва успел направить аргамака чуть в сторону, машинально подумав: «Ну, хоть не на мне грех!» И даже не обернулся. И так ясно: кто-то из стрельцов наверняка сшибет убогую… Сама виновата. Жаль, конечно, но дело государево – прежде всего!
Тот, за кем гнались, почуял неладное. Высунулся на миг из возка, потом закричал что-то кучеру. Подстегнутые лошади рванулись… нет, шалишь, поздно! Да и лавра не спасет, зря надеешься! Может, поупрямился бы немного митрополит, потянул время, повздыхал, ссылаясь на Святое Писание… А выдал бы, непременно выдал. Не рискнул бы царю противоречить… Но времени- то терять и нельзя! Государь приказал: доставить немедля, минуты лишней не тратя! Потом не оправдаешься: мол, служители Божьи в задержке виновны…
Через считаные минуты погоня завершилась. Перепуганный кучер, устрашившись свирепых окриков князя, а также его обнаженной сабли, больше, чем воплей Траханиотова, грозившего ему гневом своим и лютыми карами, остановил возок. Истомленные кони шумно, надсадно дышали, роняя ноздреватые комки пены с удил… Стрельцы злорадно похохатывали, кто-то принялся громко высчитывать, какую награду дадут за беглеца.
– Цыть! – гневно прикрикнул Пожарский. – Ишь, разгалделись… – Подъехал вплотную, свесившись, отворил дверцу: – На богомолье собрался, Петр Тихонович? Дело достойное… Да вот беда, не получится! В обратный путь сбирайся, сам государь тебя ждет. И не токмо он один…
Глава 36
– Стыдно-то ка-а-аак… – продолжала горько всхлипывать Агнешка. – Ведь Тадик такой хоро-о-ошииий… И я любила его, ранами Езуса кляну-уусь, любила-ааа… Готова была бежа-ать с ни-и-иим…
– А сейчас панна его уже не любит? – с холодной язвительностью поинтересовалась Анжела.
– А сейчас сама не зна-а-аююю… Если бы не пан Андже-е-ей…
Разозленной блондинке страстно хотелось ухватить брюнеточку за плечи и встряхнуть так, чтобы устроить ей сотрясение мозга. При условии, конечно, что он вообще есть в ее прелестной головке… Каким-то чудом Анжела ограничилась самой малостью: за плечики взяла, но встряхнула еле-еле, чтобы только привести в чувство.
– Слушай меня внимательно, девочка! – Сейчас ей было не до правил хорошего тона, требующих обращения в третьем лице. – Пан Анджей – мой! Ясно?! Никому его не отдам! Тебе – особенно! Довольствуйся тем, что есть! Твой пан Тадеуш наверняка хороший человек, раз ты его так сильно любила… Думаю, и красивый…
– Так ведь панна его зна-аеет… Он же ее к князю приве-е-ез…
– Кто?!
– Тадеу-уш… Ну, то есть пан полковни-ик… Тот, что разведчиками командова-а-аал…
Анжела ахнула, не сдержавшись. Так, значит, этот молоденький шатен с тонкими аккуратными усиками, которые так ему шли… Который влюбился в нее по уши как мальчишка, сразу и насмерть (любая женщина чувствует подобные вещи инстинктивно, без всяких пояснений)… Который, чего уж скрывать, тоже ей нравился, но только по-дружески, и она в глубине души его жалела: ведь у бедняги не было никаких шансов!..
– Но как же?.. – В голове Анжелы все перемешалось. Подобно большинству женщин, она была полной невеждой в вопросах, связанных с военным делом, но тем не менее догадывалась: звание полковника достаточно высокое. Очень маловероятно, чтобы его носил совсем еще молодой человек, почти юноша… – Полковник?! Мне казалось…
– Ах, проше панну, он тогда еще был не полковником, а ротмистром… – пояснила Агнешка, с немалым трудом взяв себя в руки. – Новое звание ему дал ясновельможный князь, совсем недавно. Тогда же он сменил фамилию. Матушке почему-то казалось, что она похожа на хлопскую… – Полячка, переведя дух, дрожащим голоском договорила: – Вот он, чтобы ей угодить, и смени-и-ил… Чтобы на мне женить-ся-я-яяя… А я, бессовестная-я-яяя…
И снова ручьем хлынули слезы.
Алексей Михайлович, подперев кулаком подбородок, молча смотрел куда-то вдаль. В больших круглых глазах царя застыла жуткая, нечеловеческая тоска.
Боярин Морозов замер, не двигаясь и чуть дыша, чтобы, Боже упаси, не привлечь к себе внимание государя. И без того переживает, весь извелся… Э-эх, молод еще, молод, едва молоко на губах обсохло! Пора бы вникнуть: каждого не пожалеешь, о
