– Привет, – выдавила я, краснея, как вареный рак.
– Ратмир Всеволодович Ветров, тридцать три года, родился в Валховойске, в семье университетского профессора? – буравя точку во лбу гостя, процедил отец.
Именно с такой гримасой много лет назад он требовал от нас с Богданом признания, кто расколотил его любимую кружку. У меня до сих пор волосы вставали дыбом от того давнего разноса.
– Он самый, – с легкостью согласился Ратмир.
В отличие от меня, он не был отягощен детскими воспоминаниями касательно грозного хозяина дома и не понимал, что его надо бояться.
– Я читал твое досье, – признался отец, не думая пропускать нас в прихожую.
Пока шла проверка жениха на вшивость, я прислушалась к тому, что происходило в доме. Кажется, из гостиной доносились голоса тетушек, входивших в состав Великой семейной инквизиции. У меня задергался правый глаз.
– И как?
– Впечатлило, – отозвался отец и протянул руку для приветствия: – Владимир.
Из комнат по-домашнему сладко пахло свежей выпечкой и раздавалось женское кудахтанье. Как есть, матушка пригласила инквизицию в полном составе! Так что, пройдя первый круг преисподней, мы разом попали на пятнадцатый.
Из кухни к нам вылетел квохчущий курятник. Мама Ярослава на радостях расцеловала Ратмира в обе щеки. С его головы слетела шляпа. Горящие взоры теток впились в черные рожки. Я с тоской представила, как семейство по вечерам станет смаковать скандальную новость о том, что «Ведка притащила в дом аггела».
Вслед за мамой показался Богдан. Его саркастическая улыбка говорила лучше любых слов, что он приготовился получить максимум удовольствия от предстоящего цирка, где мы с Ратмиром должны были выступить гвоздем программы. Радка облокотилась о перила лестницы и рассматривала моего кавалера блестящими, полными отчаянной мгновенной влюбленности глазами.
От семейного бедлама за последние седмицы я несколько поотвыкла, а потому чувствовала себя по-настоящему несчастной и топталась на пороге, пока великая семейная инквизиция, схватившая новоявленного кавалера в свои цепкие лапы, тащила Ратмира в гостиную.
– А мы слышали, вы историк? – многозначительно протянула одна из тетушек.
– И какие же истории вы пишете? – подхватила другая.
– Он же вроде в университете преподает? – нахмурилась мама Ярослава и бросилась вслед за кузинами выяснять подробности социального положения дорогого гостя.
– Я все больше рассказываю истории, знаете ли, – послышался серьезный ответ Ратмира, – например, про черные артефакты.
Услышав его признание, я едва не подавилась и жалобно уставилась на Богдана округлившимися глазами. Тот стоял в дверях кухни, привалившись к косяку, и с азартом следил за первым актом семейной комедии.
– Ты думаешь, он быстро сбежит? – с тоской спросила я брата.
– Птаха, я его предупреждал, – с ехидной улыбочкой протянул тот, разводя руками.
– Он выглядит смелым парнем, – выглянул из-за плеча Богдана отец, с довольным видом жующий конфискованную со сковороды котлету. – И его почему-то знают в Ратуше.
– О да… – пробормотала я.
Хохотнув, брат дружески обнял меня за плечи. Вместе мы следили, как гость очаровывает наше неспокойное суетливое семейство Истоминых, которому давно требовалась встряска в лице интеллигентного аггела, и никто в доме не догадывался, что в обычные дни преподаватель истории прячет под одеждой заряженный боевыми шарами самострел. Узнай отец, его бы удар хватил.
В моей новой жизни имелась лишь одна неприятная сторона – отсутствие праздников, выходных и возможности выключить зеркальный коммуникатор. Связной команды не имел права находиться вне зоны доступа.
Вот и сейчас в самом эпицентре бушующего семейного урагана аппаратик тренькнул в кармане юбки, требуя внимания. Я поспешно вытащила коммуникатор. На просветлевшем зеркальце отразилась яркая фотография медленно вращающегося вокруг своей оси хрустального яблока с маленьким металлическим листиком на веточке-закорючке. Ниже шел четкий приказ: «Птаха, срочно приезжай в присутствие, проявилось «Яблоко раздора».
Сноски
1
