Письма 1886-1917

никогда не следит за хозяйством, так как у него неимоверные мозоли (он так говорит), которые мешают ему ходить. Сыновья брата – удивительно славные ребята. Рисую себе картину, как Антон Павлович будет разговаривать с Микой. Это презанятный, талантливый мальчишка. Он играет роль неряхи, и потому у него всегда сваливаются панталоны. Его брат Кока, напротив, – англичанин. Они друг друга презирают, но они занятны… Если бы Антону Павловичу захотелось музыки и пения, то у брата он найдет консерваторию. Пусть Вишневский сведет его к Володе ². Сам он по болезненной застенчивости не решится придти. И долго будет издали неловко кланяться и сопеть при свидании от конфуза. Володя – это удивительный человек, большой музыкант, погубивший свою карьеру. Однако! Зачем я все это пишу? Не то я осмеиваю своих, не то рекламирую их. Нет, это не так… Я их всех очень люблю и боюсь, что Вы, увидав их странности, будете бояться их и потеряете уютность, которая так дорога нам. Конечно, все, что я пишу, останется между нами. Люди не любят, когда замечают их странности, даже если они симпатичны.

Я только что вернулся из Байрейта и опишу свои впечатления в письме к брату ³. Сделаю приписку, чтобы он переслал письмо к Вам. Прочтите, если Вас интересует артистическое паломничество.

Погода у нас преотвратительная. Дожди и холод. Отсюда мы уезжаем в среду или четверг на будущей неделе. Пока дальнейший адрес Люцерн – Poste restante {До востребования (франц.).}.

…Очень волнуюсь за 'Мещан' ввиду строгости цензуры.³ Стахович пишет, что цензор Зверев – неронствует. Что же мы будем делать без этой пьесы?

Первые месяцы будет трудновато. За границей нет на горизонте ни одной пьесы. Потапенко пишет для нас, но…4. Что же молчат Андреев, Найденов?…

Низко кланяюсь и жму руку Антону Павловичу. Дай бог, чтобы Любимовка подошла ему во всех отношениях. Скажите, что в августе у нас в былое время отлично шли ерши. Около церкви у Смирновской купальни в былое время их ловили сотнями. Очень кланяюсь Александру Леонидовичу. Буду писать ему, чтобы хоть как-нибудь отблагодарить за его милые письма. Смущает меня письмо Стаховича, в котором он говорит о том, что Александр Леонидович не поправился.

Целую Ваши ручки и желаю безумно Вашего скорейшего поправления.

Искренно преданный

К. Алексеев

140. А. П. Чехову

11 августа 1902

Франценсбад

Мы счастливы, дорогой Антон Павлович, что Любимовка Вам нравится, что Вы нашли в ней ту реку, которую искали, и покой, который был Вам так необходим. Но почему Вы так скоро уезжаете? Если Вы думаете, что Вы нам помешаете,- это заблуждение.

Я один пользуюсь верхней комнатой, но в нынешнем году мне не придется жить в Любимовке. Если Вам необходимо по хозяйству ехать в Ялту или для того, чтобы писать пьесу, – это другое дело. Я должен умолкнуть, так как с приездом детей и прочих обитателей Любимовки я уже не могу поручиться за полный покой. Повторяю еще раз, что Вы нам нисколько не помешаете, напротив, было бы приятно жене пожить с Вами, а мне сознавать Вас своим гостем. Не помешаем ли мы Вам?…

Ради бога, убедите Ольгу Леонардовну не трогаться с места. Ей мы нисколько не помешаем, а она нам еще менее. Стоит ей тронуться теперь в Москву, и болезнь может ухудшиться. Она успела только наладиться, но не окрепнуть. Сейчас и до 15 сентября, я почти уверен, ей не придется репетировать. Зачем жить в Москве? Умоляю ее остаться. Она сделает вторую ошибку, если и на этот раз не уважит моей просьбы. Жена писала ей о том же. Не следует ей также в наступающем сезоне жадничать (простите, это актерское выражение) ролями. Если она будет играть и у Горького и у Вас – она изведется.

Что сказать о себе?

Не люблю я заграницы. Неуютно, деланно, а здесь, на горах, холодно, сыро. Жена чувствует себя плохо, а дети хворают поочередно, окружающие нас англичане – противны, а швейцарцы тупы. Нет, в России лучше, хотя тяжелые вести доходят до нас оттуда. С нетерпением ждем возвращения домой и надеемся на свидание с Вами. Целую ручки Ольге Леонардовне, Вишневского обнимаю, а Вам крепко жму руку.

Преданный и любящий Вас

К. Алексеев

11 авг. 1902