Глава 5
Шок. Он был велик, но не настолько, чтобы выключить мозг и запретить доступ к воспоминаниям. Перед мысленным взором сразу же возник зал приёмов, сидящий в кресле Дантос и сгусток золотой энергии, зависший над столиком-подставкой.
Ещё вспомнилась стайка служанок, которая наперебой признавалась их светлости в своих «грехах», и совершенно обычные, ничем не примечательные слова присяги, мол: служить, не предавать, не замышлять.
Единственное, что отличало клятву, которую просил герцог Кернский, от прочих подобных формул, – это финальная часть. Вместо обычного «пусть меня бесы пожрут» или «да не видеть мне света, если обещания нарушу» Дантос просил произнести: «если же я не сдержу клятв, гореть мне и мучиться до тех пор, пока Дантос, герцог Кернский, не дарует мне прощение».
Я отлично понимала, что эта формула сработает, причём воплотится в самом прямом, самом буквальном смысле. Но я даже вообразить не могла, что зрелище будет настолько неприятным. Подумать, что предатель найдётся так быстро, не могла тем более. Однако – вот. Выискался!
Герцог Кернский и Вернон были удивлены не меньше моего. И если Вернон глядел на Тири… ну прежде всего как на объект воздействия магии, то Дантос страданием слуги, наоборот, проникся.
Он подошел, опустился на одно колено и, глядя в безумные глаза младшего лакея, спросил:
– Что именно ты сделал?
Тири забился в непродолжительной, но яркой истерике, за которой внимательно следили не только мы, но и спецы из управления, и набежавшие стражники, и прямо-таки гигантская толпа зевак. А когда приступ прошел, качнулся вперёд и заговорил:
– Лакей из поместья Филеков. У меня был выходной, и я встретил его в Ниринсе, в кабаке. Мы выпили, и он начал как бы невзначай расспрашивать о делах в замке. Я говорить отказался, а он…
Тири запнулся и взвыл снова. Запустил пальцы в собственные волосы и попытался эти самые волосы вырвать. Исцарапанное лицо свидетельствовало – это не первая попытка калечить себя. То есть жар и страдания, которые испытывал клятвопреступник, были очень мучительными.
Не знаю, чем бы всё закончилось, но Дантос этот акт самобичевания прервал. Рыкнул на пол-улицы:
– Дальше!
Тири послушался.
– Он сперва согласился, и мы снова выпили. А потом… мне в руки лёг увесистый кошель, и я… Я рассказал, что устроитель торжеств господин Ригис, повинуясь вашему приказу, начал закупать новые скатерти и салфетки, а ещё фарфор и столовые приборы. Что уже выписал из столицы оркестр и составил прожект оформления залов. Что на днях из типографии придут листки приглашений и конверты. Что господин Ригис мечтает, чтобы ваша с леди Астрид свадьба прогремела на всю империю, а вы сами шума вроде как не хотите. А ещё отдали странный приказ – не болтать о приготовлениях при драконе.
По мере того как Тири рассказывал, мои красивые янтарные глазки округлялись, а лапки подгибались. На последней фразе дракон не выдержал – плюхнулся на попу и невольно приоткрыл пасть.
Дантос реакцию заметил, но отвлечься от младшего лакея не пожелал. И был, конечно, прав. В данный момент состояние Тири было важней.
– Это всё? – спросил герцог Кернский, и слуга часто закивал.
В следующую секунду мы увидели такое, что прежде никому из нас видеть не доводилось. Их светлость снял перчатку, положил ладонь на плечо клятвопреступника и сказал:
– Я прощаю тебя.
Слова сопровождались забегом золотых искорок по герцогской коже, и, едва были произнесены, младший лакей выдохнул и заметно обмяк. Словно из него комок боли вытащили, словно его с пыточной доски сняли.
А Дантос добавил:
– Я прощаю тебя, но в первый и последний раз.
Тири снова выдохнул, уставился ошарашенно и с надеждой. Спросил дрогнувшим голосом:
– То есть вы не прогоняете? То есть… я могу остаться?
