…Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь…
Я все считал. Мысленно дошел до шестидесяти и только потом шевельнулся, утешая себя привычным ритмом. Я, как в детстве, швырял в темноту числа.
Я пополз на четвереньках, держась ближе к баку. Задел что-то бедром – звук будто взорвался в ушах. Когда я поднял взгляд, сердце чуть не выпрыгнуло из горла.
Брайтон ушел, но в дверях стоял второй.
Боаз стрелял глазами по теням.
– Выходи-выходи, кто ты ни есть! – проговорил он.
Этот голос я помнил по ужину в ресторане. Скрежещущий голос.
Я медленно попятился, отступил за бак, так что уже ничего не видел. Подошвы Боаза хрустели по полу, а я всем телом вжался в стену, постарался сделаться как можно меньше. Я понимал, что вряд ли выйду отсюда живым.
– Эрик, – прозвучал его голос, – я знаю, что ты здесь.
Шаги слышались от середины комнаты.
Я забился еще дальше в угол и почувствовал, что цепляюсь за что-то ногой. Отрезок трубы, торчащей между баком и чехлом большого насоса. Окружностью два фута, как автомобильная шина. От маленького автомобиля – а то и еще меньше. В более благополучные времена она соединялась с баком, откачивая то, что в нем варилось. С тех пор бак сдвинулся, опустел, почти развалился, и труба оказалась на виду. Я критически осмотрел ее, подсчитывая в уме. С трудом, но протиснуться можно. Проворно развернувшись, я готов был нырнуть в нее головой, но испугался. Адская чернота. Еше раз перевернувшись, я, стараясь не шуметь, полез ногами вперед. Места хватило впритык. Внутри труба была гладкой, покрытой скользким налетом, и я задумался, что по ней лилось раньше. Лучше, пожалуй, не знать.
Снова прозвучали шаги Боаза.
Слышал ли он меня?
Шаги приблизились, обошли бак.
– Я видел, как ты поднимался, – произнес его голос, – но не спустился.
Перед глазами появились штанины его брюк. На ногах были кожаные альпинистские ботинки.
– Методом исключения получается, что ты здесь.
Он нагнулся, заглядывая в угол; мимо трубы, в дюймах от моего лица, качнулись руки.
– Что же ты прячешься, мышонок? Твой дружок Стюарт не прятался, не то что ты.
Я похолодел. Стюарт. Сейчас я мог бы дотянуться до Боаза.
– Он храбро принял прописанное ему лекарство, – сказал тот.
Его рука снова качнулась перед отверстием трубы. Большая ладонь. Бледная. Ухоженная. Рука бизнесмена.
– Видел бы ты его на том столе. Он купался в крови.
Труба сжимала меня со всех сторон. Лжет? Я ощутил подступающую рвоту. Это уж было слишком. Сначала Сатвик, теперь Стюарт. Я губил все, к чему прикасался. Я опять задержал дыхание, протиснул руку вдоль тела, нащупывая карман и холодный металл в нем.
Бледная ладонь качнулась и исчезла. Ноги шагнули прочь. Я его больше не видел.
Сердце колотилось все так же.
Вдруг что-то мелькнуло, и передо мной возникло лицо Боаза.
– Вот ты где!
Я ударил его в лицо свернутой полоской стали.
42
Взревев, он словно вывернулся наизнанку: звук, будто тысяча ос разом зазвенели крылышками, – и мой взгляд соскользнул, уходя от непостижимого.
Я метнулся назад, но его протянутая рука схватила мою, дернула, а я извернулся и ударил клином, после чего лишился оружия. Его вырвали из пальцев. Я подался в глубину трубы.
Когтистая ладонь прошла в ударе мимо лица, смахнула мне волосы со лба – я оттолкнулся локтями и ушел еще глубже. Боаз яростно взвыл и полез за мной. Он был больше меня, но в трубу уместился, и я пополз назад, скользя животом по накипи, а в голове было, что такая смерть слишком ужасна: застрять и задохнуться на каком-нибудь изгибе трубы. Я вывернул голову, чтобы заглянуть дальше, но мое тело плотно заткнуло трубу, в просветах виднелась лишь чернота. Боаз уже втиснул в отверстие плечи и перекрыл
