– А вас не беспокоит, что они рискуют? Я о матерях?
– Будут присутствовать медики, и эксперты уже определили, что процедура опыта не опаснее диагностической пункции. Диод, внедряемый в околоплодную жидкость, будет не толще иглы.
– Кажется, у вас все проработано.
– Мы приняли все меры предосторожности.
– Одного я не могу понять… Глаза эмбриона закрыты.
– Я предпочитаю слово «младенец», – натянуто поправил он.
Я вспомнил, как изменилось мое представление о Сатвике, едва я услышал его речь. Ту же перемену я уловил теперь в голосе в трубке. Легкое изменение температуры слов. Собеседник изменил мнение обо мне.
– Веки младенца очень тонки, – продолжал он. – А свет диода очень ярок. Мы не сомневаемся, что он ощутит этот свет. Тогда мы отметим коллапс волновой функции и получим наконец необходимое доказательство, чтобы изменить закон и остановить чуму абортов, охватившую страну.
Я положил трубку на стол микрофоном вниз. И посмотрел на нее. «Чума абортов».
Такие, как он, попадались и в науке – люди, заранее уверенные в ответе. Догма, с какой бы стороны она ни исходила, всегда представлялась мне опасной. Я снова поднял трубку. Она показалась тяжелее, чем несколько минут назад.
– Значит, так просто?
– Конечно! С какого момента человеческая жизнь становится человеческой? Не об этом ли всегда шли споры?
Я молчал.
Он вел свое:
– В справедливом обществе наши права кончаются там, где начинаются права другого. С этим согласятся все. Но где начало? С чего это начинается? Ответа не было. Мы докажем наконец, что аборт – это убийство, и кто нам возразит?
– Подозреваю, что такие найдутся.
– Да, но, видите ли, наука будет на нашей стороне. Это все изменит. Всем нам дано общее чудо. Уникальное человеческое сознание. Я чувствую, что не слишком вам симпатичен.
– Вполне симпатичны. Но есть старая поговорка: «Не доверяй человеку, который читает только одну книгу».
– Одной книги человеку достаточно, если это правильная книга.
– В том-то и дело. Каждый считает, что его книга правильная. А вы не думали, что будете делать, если окажется, что вы ошибались?
– Как вас понимать?
– Что, если коллапс волновой функции не происходит до девятого месяца? Или до чудесного мига рождения? Вы измените свои взгляды?
– Этого не будет.
– Вы так уверены?
– Да.
– Возможно, – сказал я. – Возможно, вы правы. Но именно это, я думаю, мы скоро узнаем.
Часть вторая
Все великие истины начинались как кощунства.
16
В моем детстве у отца имелось два любимых занятия: ходить под парусом и пить. С матерью он познакомился в колледже, когда оба первокурсника были беднее бедного. Она занимались химией, он экономикой. История их знакомства стала семейной легендой.
– В основе экономики лежит генетика, – сказал он ей, когда она наконец удостоила его разговором в парке перед университетской библиотекой. Он заметил спираль на обложке книги, которую она принесла с собой.
Мать рассказывала, как он сделал ей предложение – уже на последнем курсе: прогулка по берегу, а вдали, в бухте, белая парусная яхта качается на волнах, как играющий кит. Они час следили за ней, пока отец не сказал: «Когда-нибудь и у меня такая будет». С тем же успехом он мог сказать, что станет когда-нибудь президентом. Или астронавтом.
После окончания колледжа мать включилась в научную работу, а отец поступил на должность в самую крупную из соглашавшихся принять его корпораций. Мир для него был машиной: закладываешь рабочие часы, на выходе получаешь деньги. Он был хорошим сотрудником, и скоро появились автомобили, дом и младенец, а за ним и второй – мать впоследствии часто вспоминала
