цель.
– Давай уже засранца в машину.
Двое вздернули меня под руки, открыли багажник и впихнули меня внутрь. «Поло» хомутами стянул мне запястья за спиной, пережал сосуды. Оставь так подольше – и я лишусь рук. Вряд ли это имело значение.
Они забросили Сатвика прямо на меня и захлопнули багажник.
Мертвый вес придавил мне ноги, а когда машина накренилась на выезде из гаража, я почувствовал прижавшееся к спине плечо Сатвика и его бедро поверх своей икры. Кровь, просочившись сквозь брезент, впитывалась в мою рубашку.
Впереди негромко и спокойно разговаривали, но слов я не разбирал. Оно и к лучшему. Я не желал их слышать. Сатвик умер. Я тоже умру. Я подумал о сестре. О матери с отцом. О словах Сатвика: «Люди забывают, что когда-нибудь умрут». Хохот подступал как безумие. Я понял,
«Рейнджровер» остановился. Очень скоро мы снова двинулись, свернули, свет вдруг стал ярким, желтым. Дневной свет сквозь стекло. Мы выехали из гаража на городскую улицу.
Машина пошла быстрее. Я вспомнил слова «Поло» в пентхаусе. «Отпустим вас», – сказал он. Во лжи порой попадается частица правды. «Выбросим в парке». Я легко представлял, как нас с Сатвиком зароют, глубоко и темно, так что никто никогда не отыщет. Легко.
Поездка продолжалась, шумела улица. Только через несколько минут тихий разговор на переднем сиденье вдруг прервался. Внезапное молчание.
Я это заметил, но не сразу осознал. Молчание было не таким, как когда разговор окончен. Голоса отрезало, словно их что-то отвлекло. Как будто они что-то увидели. Я почувствовал, как машина замедляет ход.
Голос «Поло» тихо протянул:
– Что за хрень?
– Скажи, чтоб отвалила с дороги на фиг.
– Что она делает?
– Эй…
Визг шин.
– Осторо…
А потом удар, и мир опрокинулся набок.
Удар оглушил – меня отбросило на люк багажника и покатило от стены к стене, а сверху блестящим водопадом хлынуло разбитое стекло. Машина скользила, лежа на боку, из бывшего окна мне в лицо сыпались искры. Когда движение наконец прекратилось, я лежал на спине, зажав коленями собственную голову. Нет, не так – это были колени Сатвика, а не мои. Крушение смешало наши тела. Я сдвинулся и высвободил руку – хомут ослаб от толчков. Когда я вытащил из-под себя запястье, в нем забилась кровь. Сатвик так и лежал, навалившись на меня, отвернув лицо, словно от стыда. Я визжал. Заметил это, только когда голос сорвался. Я подавился собственным пронзительным визгом.
Я переполз к заднему окну. За ним была городская улица: с одной стороны склады, с другой – решетчатый забор. Какая-то стройка. Такое пустынное место выпало не случайно. На тротуаре, разинув рот, стоял единственный пешеход – старуха с полиэтиленовыми пакетиками из бакалеи в обеих руках. Ударившая нас машина, коричневый седан, остановилась дюжиной футов дальше. Она продолжала движение после столкновения и наткнулась на фонарный столб. Наша опрокинулась набок, усеяв улицу обломками крушения.
Меня насторожил хлопок листового металла – водительская дверца седана распахнулась. Я увидел ступивший на дорогу ботинок, а дальше не стал смотреть, извернулся и выкатился на мостовую. В ноздри ударил запах бензина, осколки стекла вонзились в ладони и колени. Я одолел дюжину футов и только тогда обернулся, услышав сзади шум. «Поло» успел выползти из машины – через ветровое стекло, оставляя за собой кровавый след. Ноги его торчали под странным углом, и он кричал. Старуха выронила пакеты и побежала. Упаковка коки ударилась о бетон и взорвалась. И тогда я увидел еще одного человека.
Он подходил с другой стороны улицы. Высокий, бледный, бородатый. На голове короткая щетина. В руках пистолет.
В глаза бросались шрамы. Они исчертили его кожу глубокими выпуклыми морщинами. Словно бомбист свел слишком близкое знакомство с собственными изделиями. Наши глаза встретились, и он едва ли не кивнул. Подходил, кривя губы в усмешке. Вдалеке завыла сирена.
