– Об этом я тоже лгу? – спросил он. – О метке, которая выжжена у меня на коже? О силах, которые я тебе даровал?
Нервы Галии дрогнули при первом же упоминании о силах. Она прикусила губу и кратко кивнула.
– Значит, ты первый – и единственный – человек, который сбежал из Тивии, – сказала она. – Как тебе это удалось?
Жуков повернул руку и взглянул на тыльную сторону ладони, хотя из-за его огромных красных очков нельзя было сказать наверняка, куда смотрят его глаза. Затем он медленно опустил руку.
– Трудовой лагерь в Ютаке – страшное место, – ответил он. – Там были надзиратели – военные, которых направили управлять лагерем. Само собой, никто не называл их надзирателями. В них не было нужды, как и в стенах. Нашими тюремщиками были снег и лед.
Галия опустила глаза и посмотрела на искаженное отражение Жукова в луже на полу бойни.
– Работа была непосильной, – продолжил Жуков. – Она…
– Погоди,
Жуков сделал паузу, а затем продолжил, явно решив не обращать внимания на восклицание Галии.
– И из этого огня вышел человек. Он говорил со мной, и я слушал. Он рассказал мне многое – раскрыл мне тайны вне времени, тайны, которые легли в основу нашего мира. Той ночью, проснувшись, я обнаружил на руке эту метку.
Он снова поднял руку.
– Эта метка дает силу, Галия. Так я сбежал. Она помогла мне пересечь тундру и бескрайние поля голубого льда, прозрачного, как стекло. Именно там я узнал, как использовать свои способности: я мог переноситься при помощи отражений, проецировать их одно на другое, третье, четвертое и так далее. Я сумел преодолеть ледниковую долину, переходя от одного отражения к другому. И обрел свободу.
Он повернулся к Галии. Ее взгляд скользнул от его отражения в воде к собственному отражению в его очках.
– Но ты уже не в Тивии, – сказала она, не в силах отвести глаз от его лица. – На тебе до сих пор лагерная одежда? Снежные очки, шинель…
Жуков рассмеялся. Низкий смех, вырвавшийся из его широкой груди, чуть приглушался шарфом.
– Это все лед тивианских ледников. Они знамениты на всю империю, считаются настоящим чудом света. Но их глубины совсем не идеальны. И отражения в них дробятся. Чем дальше я шел, тем больше дробился
Галия вздернула подбородок.
– Покажись. Я хочу увидеть твое лицо.
Жуков снова рассмеялся.
– Теперь от меня осталась лишь тень. Кровь по-прежнему течет в моих жилах, но я не могу вынести ни холода, ни света Дануолла. Тебе придется смириться с моим одеянием. Мне кажется, что раздроблена даже моя душа. Каждый миг напоминает мне о том, как меня предали.
Галия вдруг поняла, что ее рука снова зависла над рукояткой ножа.
– Я попросила тебя показать лицо.
– Галия, мое лицо уже не похоже на лицо того героя, которым я был.
Тут она дернулась, поднялась на цыпочки, одним быстрым движением приблизилась к Жукову и снова пристально посмотрела на него. Затем опустилась на пятки, отошла и сложила руки, пытаясь подавить досаду.
Пытаясь не выхватить нож.
– Так этот… твой сон… – начала она. – Думаешь, это сам Чужой заглянул с тобой поздороваться?
– Возможно. Я не слишком хорошо помню видение, но мне на руку поставили метку. Все остальное неважно.
– Все остальное неважно? Но почему Чужой явился тебе? Что ему было нужно? Зачем он отметил тебя своим символом?
Жуков не двигался и не говорил.
– Отвечай! – Галия чувствовала, как кровь приливает к щекам, а внутри закипает ярость.
– У Чужого свои причины, – сказал Жуков. – Он не человек. Как он думает, как он действует – нам этого не понять. Важно