красивой. Хотя настоящий ли это цвет волос и глаз – я бы не поручился. Чувствовалась в лице Курицыной долгая работа многих пластических хирургов. Одета директорша рядового стариковского приюта была в дорогое вечернее платье, совершенно тут неуместное, на локте у неё висела маленькая глянцевая дамская сумочка. Красивая, тоже дорогая, но совершенно не подходящая к платью – чувствовались катастрофические проблемы со вкусом. Рядом с ней шёл мужчина в форме охранника, с пистолетом в руке. Пистолет был опущен, но что-то мне подсказывало, что мужчина умеет быстро его поднимать.
Понятно.
Не весь персонал заперли.
Часть на самом-то деле выполняла приказ Виктории. Уж не знаю, что им было обещано – быстрое возвышение, квартира на Васильевском острове в Питере, медаль «За заслуги перед кваzи». Но именно они и были основным движущим механизмом бунта. А старичьё… так, пушечное мясо.
Ну как в любой революции.
– Надо заканчивать, Женя, – сказала Валентина. – Хватит, наигрались. Всю страну на уши поставили.
Евгения Курицына впилась в меня ненавидящим взглядом.
– Кто это? Что эта милицейская тварь здесь делает? Почему вы его впустили? Отрежьте ему уши и выбросьте наружу!
Я даже как-то остолбенел от этого взрыва эмоций и столь неожиданной кровожадности. И торопливо поднял руку:
– Простите! А что именно надо выбросить наружу? Отрезанные уши или меня?
– Юморист, – презрительно сказала Курицына. – Вертухай с потугами на интеллект… Валя, Игорь, Влад – я вами разочарована!
К моему удивлению, старики явно смутились, да и на фамильярность никак не отреагировали. Как же эта вульгарная истеричная директорша ухитрилась заведовать пансионатом, да ещё и получить такое влияние? Загадка.
Может быть, впрочем, она умела быть разной. А сейчас у неё такая вот агрессивная форма истерики?
– Евгения, давайте поговорим как разумные люди, – сказал я. – Я догадываюсь, что вам наобещала Виктория. Но всё не так, поверьте.
Курицына прищурилась. Потом сказала:
– Оставьте нас. Это приватный разговор.
Валентина безропотно встала и отошла в сторону. Старики последовали за ней. Евгения опустилась напротив, посмотрела на меня с удивительным высокомерием. Спросила:
– Что тебе велели передать?
Я взглядом указал на охранника.
– Со мной, – небрежно бросила Курицына. – Говори.
– Мне никто ничего не велел, – сказал я. – Сам пытаюсь разрядить ситуацию, по мере сил. Виктория, очевидно, обещала вам быстрое возвышение, какой-то пост в правительстве кваzи?
– Допустим, – водя пальцем по столу, сказала Евгения.
– Вы же не знаете, какова цена возвышения…
Евгения громко рассмеялась.
– Я? Я – не знаю? Ты дурак, вертухай.
– Вы знаете, что должно произойти – и это вас не смущает? – спросил я.
Курицына фыркнула.
– Почему это должно меня смущать? Есть люди, интеллектуальные, прекрасные душой и телом, достойные возвышения. Перехода на новую ступень эволюции. А есть биоматериал в человеческом образе. Какая разница, пойдёт он на инъекции стволовых клеток ещё до рождения, на органы для трансплантаций в своей бессмысленной молодости, или, как теперь будет происходить, на возвышение элиты? Это самое правильное применение их никчёмных жизней.
– Так вы идейная… – в полной растерянности сказал я.
– Да!
– Идейная людоедка, – повторил я. – Социал-дарвинистка. Ну ничего себе. Вы хоть понимаете, что вас всех всё равно сейчас арестуют? Так или иначе. По-хорошему или по-плохому. С кровью или без. И то, что вы работали на экстремистов-кваzи, будет известно.
Курицына расхохоталась.
– Какое это имеет значение? Вы потрясающе глупы, молодой человек. Неужели так цепляетесь за уходящий миропорядок,
