Я успела добежать до отхожего места, где меня и вывернуло. Я обнимала холодные стенки горшка и исторгала из себя все, что съела накануне, стараясь особо не шуметь.
Единственным источником света в этой просторной комнате с мраморными стенами была луна. Ее лучи струились через окно, а меня продолжало тошнить. Хвала богам, что сравнительно тихо.
Когда меня рывком выбросило из сна, Тамлин даже не шевельнулся. Поначалу я не поняла, где нахожусь, не в силах отличить темноту своей комнаты от вечной ночи в подземной тюрьме Амаранты. Холодный пот, покрывавший мое тело, был липким, как кровь тех фэйцев. Сообразив, что я все-таки дома, я поспешила в купальную.
Я просидела там минут пятнадцать, терпеливо дожидаясь, когда затихнут позывы на рвоту и меня перестанет лихорадить.
Дышалось все еще с трудом, и я не отваживалась поднять голову от мраморного горшка. Я старалась успокоить дыхание. Мне всего лишь приснился кошмарный сон. Один из многих кошмаров, нынче преследовавших меня во сне и наяву.
Со времени событий в Подгорье прошло три месяца. Три месяца приспособления к бессмертному телу и миру. Мир, разнесенный Амарантой на куски, стремился обрести былую цельность.
Я сосредоточилась на дыхании. Вдох через нос, выдох через рот. Снова и снова.
Убедившись, что позывы прекратились, я подняла голову, выпрямилась и прошла к соседней стене. Встала у окна с треснувшим стеклом, – следы разгрома, учиненного подручными Амаранты в нашем доме, попадались на каждом шагу. Прохладный ветер, проникавший сквозь трещины, приятно холодил липкое от пота лицо. Я села на пол, уперлась головой в стену, а руками – в холодные мраморные плитки. Они были настоящими.
Мир вокруг меня тоже был настоящий. Я осталась в живых. Я совершила невозможное.
Если только это не сон – не один из лихорадочных снов, посещавших меня в застенках Амаранты. Тогда я проснусь в своей камере и…
Я подтянула колени к груди. Все вокруг меня – настоящее. Настоящее.
Я произносила эти слова вслух до тех пор, пока не разжались руки, обхватывающие колени. Тогда я подняла голову, а пальцы сжала в кулаки, да так сильно, что ладоням стало больно от впившихся ногтей.
Сила бессмертного тела – в большей степени проклятие, нежели дар. Вернувшись в поместье Тамлина, я три дня подряд развлекалась тем, что гнула и сворачивала в бараний рог все ложки, вилки и ножи, которые попадались под руку. К тому же мои ноги, став длиннее и быстрее, без конца спотыкались. Кончилось тем, что Асилла убрала из комнат, где я появлялась, все мало- мальски ценное. До сих пор помню ее ворчание, когда я опрокинула стол с вазой почтенного восьмисотлетнего возраста. Вдобавок я расколотила пять стеклянных дверей, и все лишь потому, что закрывала их с излишней силой.
Шмыгнув носом, я разжала пальцы.
Моя правая рука была длинной и гладкой. Совершенно фэйской. А вот левая…
Я вытянула левую руку. Темно-синие узоры татуировки, казавшиеся сейчас почти черными, покрывали пальцы, запястье, тянулись до локтя и словно втягивали в себя тьму помещения. Глаз, вытатуированный на ладони, постоянно следил за мной, и я к этому почти привыкла. Он напоминал кошачий: такой же спокойный и себе на уме. Днем зрачок этого глаза сужался, а в темноте, как сейчас, – расширялся. Совсем как у обычного живого глаза.
Я хмуро посмотрела на глаз и на того, кто мог через него за мною наблюдать.
За все три месяца жизни в нашем поместье я ничего не слышала о Ризе – так про себя я стала называть Ризанда. Ни единого случайно оброненного слова. Я не осмеливалась спрашивать Тамлина, Ласэна или кого-нибудь еще, чтобы ненароком не обратить на себя внимание верховного правителя Двора ночи и не напомнить ему о дурацком уговоре, который заключила с ним в Подгорье. Я тогда умирала от раны в руке – и, скорее всего, умерла бы, если бы не Риз. Он спас и меня, и руку, но за это я согласилась проводить с ним одну неделю в месяц.
Но даже если Риз «чудесным» образом забыл о нашем уговоре, моя левая рука напоминала о нем постоянно. Думаю, Тамлин с Ласэном тоже помнили, хотя вслух ничего не говорили.
Даже если Риз, в конце концов… даже если он и не был моим злейшим врагом…
Но Тамлин считал его своим врагом. Да и другие дворы тоже. Считаные единицы достигали границ Двора ночи и оставались в живых. Никто толком не знал, что? находится на самой северной оконечности громадного острова Притиания.
Горы и тьма, звезды и смерть.
Однако я не считала Ризанда таким уж врагом, особенно если вспомнить наш последний разговор спустя всего несколько часов после убийства Амаранты. Разговор был достаточно откровенным, и потому ни Тамлин, ни кто-либо еще о нем не знали.
«Радуйся, Фейра, что твое сердце осталось человеческим. И пожалей тех, кто вообще ничего не чувствует», – сказал он мне
