ушли. Больше мы их не видели.
Из тех денег, что у нас тогда были, львиную долю съели врачи и лекарства. Только через полгода отец снова начал ходить. Конечно, о его легком, пружинистом шаге уже не могло быть и речи. Я научилась растягивать оставшиеся деньги и прятать их от сестер. Иногда кто-то из жалости покупал по дешевке одну-две резные поделки отца. Но это была капля в море. Пять лет назад отцовские сбережения полностью истаяли. Отец по-прежнему не мог и не желал искать себе посильную работу. И тогда я объявила, что стану добывать нам пропитание охотой. Отец не возражал.
Мое решение не всколыхнуло его. Он не встал от теплого очага, не оторвал голову от очередной поделки. Отец позволил мне отправиться в густые, полные опасностей леса, которых побаивались даже сильные и опытные охотники. Постепенно в нем проснулись какие-то зачатки заботливости. Иногда он благодарил за принесенную дичь, иногда ковылял в город – продавать свои резные поделки. Но это все, на что он был способен.
– Мне бы не помешал новый плащ, – вздохнула Элайна.
Услышав ее слова, Неста тут же поднялась со стула и объявила:
– А мне нужны новые сапоги.
Я промолчала. Не хватало еще возражать их извечным «хочу» и «нужно». Достаточно было посмотреть на нынешние сапоги Несты. Они стояли у двери, не потерявшие блеска кожи. Зато моя обувь стала мне тесновата и расползалась по швам. Я уже неоднократно латала сапоги, выбирая нитки покрепче.
– Мой плащ совсем старый и больше не греет, – канючила Элайна. – Однажды я превращусь в ледышку и умру.
Умоляющий взгляд сестры устремился на меня.
– Ну пожалуйста, Фейра.
Она умудрялась так растягивать два слога моего имени, что мне становилось тошно. Неста сердито прищелкнула языком и приказала сестре заткнуться.
Я даже слушать не желала перепалку сестер из-за денег, которые завтра заплатят за шкуры. Им почему-то в голову не приходило, что шкуры вначале еще нужно продать. Тем временем отец встал и подошел к столу. Опираясь одной рукой о край стола, он внимательно рассматривал добытую мною олениху. Потом отцовское внимание переместилось на волчью шкуру. Я напряглась, ожидая вопросов. Его пальцы, не потерявшие аристократической мягкости, отвернули край шкуры и прошлись по окровавленной изнанке.
– Фейра, а это откуда? – спросил отец, неодобрительно поджав губы.
– Оттуда же, откуда и олениха, – ответила я.
Я старалась говорить спокойно, но мои слова прозвучали резко и холодно.
Отцовский взгляд скользнул по луку и колчану со стрелами, все еще остававшимися у меня за спиной. Потом отец выразительно посмотрел на охотничий нож, и его глаза подернулись влагой.
– Фейра… это очень рискованно.
Я вздернула подбородок и огрызнулась:
– А у меня выбора не было!
Я не хотела рявкать, так получилось. На самом деле на языке крутились другие слова: «Как еще нам добывать пропитание? Ты почти безвылазно сидишь дома. Если бы не моя охота, мы все давно бы померли с голоду».
– Фейра, – повторил отец и закрыл глаза.
Сестры затихли. Я повернулась к ним и увидела презрительно сморщенный нос Несты.
– От тебя воняет, как от свиньи, извалявшейся в навозной жиже, – заявила старшая сестра, косясь на мой плащ. – Неужели тебе трудно хотя бы попытаться не выглядеть как невежественная крестьянская девка?
Неста умела больно бить словами и знала, куда нанести удар. Но я не подала виду, что удар достиг цели и мне больно. Я была слишком мала и успела усвоить лишь самые азы хороших манер, чтения и письма. Потом наша семья разорилась, и отцу стало не до моего образования. Тем не менее Неста не упускала возможности напомнить мне об этом.
Неста отошла. Она не могла стоять рядом с «вонючей свиньей», в очередной раз спасшей ее и остальных от голодной смерти.
– Сними эту отвратительную одежду, – потребовала она, водя пальчиком по своей золотисто-каштановой косе.
Я могла бы ответить, но сдержалась. Неста была старше меня на три года, а ухитрялась выглядеть моложе, и на ее щечках всегда играл красивый розовый румянец.
– Подбрось-ка лучше дров в очаг и согрей котел воды, – сказала я.
