Дао - путь без пути. Том 2. Беседы по книге Ли-цзы

дешевый пигмент.

Если вы спросите ученого, он скажет, что различие между наичернейшим негром и наибелейшим белым человеком заключается в пигменте стоимостью что-то около четырех центов. Совсем немного. Просто у негра есть определённый пигмент, которого нет у белого. Так что на самом деле упускает белый человек. Негр — это нечто большее. Негру нужен черный пигмент, чтобы защищать его от солнца, от тепла. Естественно, он сильнее. Он может переносить большое тепло и оставаться в норме. Ему не нужно подниматься в высокогорье. Он везде в норме. У белого человека будут проблемы. Он не переносит тепло. У него слабая выносливость, его тело не так сопротивляется.

Но большого различия нет. И какое значение может иметь это различие, когда дело касается великого? Негр Иисус или белый, какая разница? Это не имеет отношения к делу.

Вот почему старик не говорит о цвете тела. Он использовал алхимический символ, золото. Это наивысшее свойство, наичистейшее свойство.

Во-вторых, желтый цвет символизирует солнце: жизненность, излучение, оживленность, молодость, жизнь. Так что он говорит, что великая лошадь очень живая: желтая, как солнце, жизненная, как солнце.

И в-третьих, желтый цвет — это цвет смерти. Вот почему Будда выбрал желтый цвет для своих бхикшу. Их одеяния были желтыми. Почему? Почему желтый — это цвет смерти? Когда умирает лист, он становится желтым, когда что-то умирает, оно становится желтым. Желтый — это приближение смерти. Желтый — это тень смерти.

Но зачем нужно было говорить герцогу, что лошадь желтая? Потому что, только если человек воспринимает смерть полностью, он бесстрашен, иначе нет. Буддийский монах воспринял смерть, воспринял желтое, цвет смерти, с великой благодарностью, с почтением. Он готов умереть в любой момент, поэтому страха нет. Весь страх от смерти; за всеми вашими страхами стоит смерть. Рано или поздно, если вы будете наблюдать, вы обнаружите, что за всеми страхами стоит смерть. Поэтому если человек не находится полностью в глубоком восприятии смерти, в гармонии со смертью, то он не может быть бесстрашным.

Старик говорит, что цвет лошади желтый. Он говорит, что лошадь совсем как буддийский монах — она не беспокоится о смерти, поэтому она бесстрашна.

Герцог послал кого-то привести её. Она оказалась черным жеребцом. Герцог, недовольный, вызвал По-ло. «Он не хорош, этот парень, которого вы послали мне, чтобы найти лошадей. Он не может даже отличить одну масть от другой и кобылу от жеребца. Что он может понимать в лошадях?»

Поло вздохнул в удивлении. «Так теперь он вырос, так много?!»

В этом красота Дао. Даосы абсурдные люди, очень парадоксальные, но если вы полюбите их, вы узнаете, что они обладают качеством, которого нет нигде.

Поло вздохнул в удивлении. Он не мог поверить этому, это было невероятно, это означает предельное в Дао. «Так теперь он вырос, так много?!» Он даже не судит о том, кобыла или жеребец эта лошадь, — эти различия только на поверхности, а он достиг глубочайшей сердцевины.

Кто вы, мужчина или женщина, в вашем глубочайшем существе? Если я вижу вас как мужчину, то я не вижу вас. Если я вижу вас как женщину, то я не вижу вас. Тогда, когда я увижу вас ни как мужчину, ни как женщину, но ваше внутреннее свойство откроется мне, тогда я увижу вас.

«Так теперь он вырос, так много?! Это показывает, что теперь он стоит тысячи, десяти тысяч, любого числа таких, как я».

Теперь это качественный скачок. Нет количества, с которым можно сравнивать. «...Он стоит тысячи, десяти тысяч, любого числа таких, как я». Сначала этот старик сказал, что он равен ему, но теперь он говорит: «Я ничто, я просто нуль в сравнении с ним».

Как он поднялся до такого проникновения в суть? Он не видит, что лошадь черная, он видит только желтизну лошади. Он не видит, что лошадь — жеребец, он видит только спрятанную в ней кобылу. Он обрел способность видеть бестелесные свойства, духовные свойства. Теперь он несравненен.

«То, что видит такой человек, как Као, — это самый природный импульс, скрытый движениями лошади».

Тело — это только поверхность, движущаяся поверхность. Это все равно, как смотреть на озеро и видеть рябь на его поверхности. Эта рябь — ненастоящее озеро. Чтобы узнать настоящее озеро, нужно погрузиться вглубь. Тело — просто поверхность, движущаяся, изменяющаяся. Нужно смотреть в сердцевину, в неизменяемое, постоянное, неподвижное. В то, что есть истина.

«То, что видит такой человек, как Као, — это самый природный импульс, скрытый движениями лошади. Он схватывает существенное и забывает второстепенное, идет прямо вовнутрь и забывает внешнее. Он ищет и находит то, что ему нужно, игнорирует то, что ему не нужно. Суждение о лошадях такого человека, как Као, содержит нечто более существенное, чем лошади».

Так что он не просто человек, понимающий в лошадях, теперь он знает нечто большее. Он знает настоящее Дао. Он имеет способность видеть целое и не беспокоиться о частях. Он видит самый образ, внутренний образ лошади, теперь его не беспокоит тело, цвет, пол. Его это совсем не волнует. Это все случайное, несущественное. Он отыскивает только существенное, поскольку только существенное имеет смысл. Смысл исходит от существенного, но мы постоянно отыскиваем случайное.

Когда вы видите очень богатого человека, вы говорите: «Как он богат». Может ли человек быть богат просто потому, что у него есть деньги? Нельзя быть богатым просто потому, что есть деньги. Если человек богат так, то Будда не богат. А если Будда не богат, то кто богат? Богат ли Александр? Александр — бедный человек, нищий. Поэтому на Востоке мы поклонились нищим и забыли императоров. Мы не очень заботились об императорах. Они приходят и уходят — это поверхность сущего, несущественное.

Знаете ли вы то, что на Востоке мы совсем не имеем письменной истории? Запад очень удивляется тому, что на Востоке люди не имеют письменной истории. История так важна.

Нет, мы не пишем историю — или мы начали писать историю только под влиянием Запада. Мы пишем мифы, мы пишем мифологию, мы пишем пураны, прекрасные притчи. Мы не беспокоимся об истории, потому что история касается несущественного, история касается политики, повседневных событий, политиканов, генералов, войн, голода. История касается очень несущественного, подвижного, текучего. Миф, мифология, пурана касается существенного.

Поэтому возникают проблемы, когда западный человек начинает читать «Рамаяну». Его беспокоит, когда родился Рама. Когда? Об этом совсем не говорится. Нас это не беспокоит. Какое это имеет значение? Подойдет любой день, подойдет любой год. Это несущественно. Мы смотрим в суть, мы смотрим в существенное свойство Рамы. Что за человек он? Какое величие несет он в своем существе, какой аромат? Какая песня его — подлинно его? Мы не беспокоимся о хронологическом, мы беспокоимся о духовном. Время не относится к делу. Мы смотрим в безвременное.

Вот почему По-ло говорит: «Суждение о лошадях такого человека, как Као, содержит нечто более существенное, чем лошади». Он сам стал мудрецом.

Что он ищет, прежде всего? Он схватывает существенное и забывает о том, что явно. Запомните это. Когда вы смотрите на человека, или смотрите на дерево, или смотрите на скалу, всегда отыскивайте существенное, забывайте о явном. Явное не важно. Но в современном мире мы забываем о существенном и смотрим на то, что явно. Если у человека много денег, мы видим это. Если у него есть большой автомобиль, мы видим это; если у него есть большой дом, мы видим это. Мы забываем существенное. Мы не смотрим прямо в его сердце. У нас нет глаз. На самом деле мы не верим, что у него есть сердце, мы не верим, что у