На самом деле, я был уверен, что вижу его. Нечто очень темное, маленькое и напряженное – замершее в ожидании. И мне стало стыдно за себя, ведь логика подсказывала мне, что в худшем случае это крупная крыса.
Я не боялся крыс. Точнее сказать, не очень их боялся. Однажды я попытался прочитать ужастик про крыс, и в итоге благополучно уснул. Крысы – это всего лишь животные, и они боятся нас больше, чем мы их.
Я снова шикнул, на этот раз осторожнее… В тот же момент мне показалось, что фигура шевельнулась.
Снова никакой реакции. Даже ветер, казалось, затаил дыхание, а чердак словно заполнился вакуумом. Я сделал шаг назад, потом еще один, пытаясь нащупать у себя за спиной перила, равномерно, насколько это было возможно, удаляясь в направлении бледного отраженного зеркалом света.
Я ухватился за перила. И тут услышал, как существо пришло в движение. Но не удалялось прочь от меня. Не стало протискиваться в какую-нибудь темную щель, как обычно делают крысы. А двинулось в мою сторону, очень медленно. С не поддающимся описанию звуком, который издавали явно не только когти и мех, но и кое-что еще. Что-то такое, что заставило меня испугаться впервые с того момента, как я спустился в канализационный люк в Ислингтоне.
–
Я чувствовал себя глупо. Что, если там вообще ничего нет? Груда старого мусора, голубь, скребущийся о крышу. Действительно, что это могло быть, кроме птицы или мелкого грызуна? Летучая мышь? Возможно. Но летучие мыши неопасны, если не заражены бешенством. А крысы (если только не чувствуют голод или серьезную угрозу) гораздо больше заинтересованы в собственном выживании, чем в атаке на кого-то, кто может нанести в ответ куда более сокрушительный удар. Они трусливы.
Спина уткнулась в перила. Я ощутил сильнейшее желание убраться с чердака, причем быстро. Но, когда ступил на верхнюю ступеньку, ковер, придерживающий дверь, внезапно расправился, и она бесшумно захлопнулась. Щелкнул замок, и я оказался в полной темноте.
Я стал нащупывать ногой следующую ступеньку, но по какой-то странной причине, все никак не мог до нее дотянуться. Лестничный проем казался пустым, как шахта лифта. Хотя меня охватила паника, я не мог заставить себя шагнуть в небытие.
– Дэнни! – закричал я. – Дэнни! Это папа! Я на чердаке!
Я прислушался. Ответа не было. Дэнни был так же вымотан, как и я. И обычно его ничто не могло разбудить. Ни раскаты грома, ни музыка, ни ругань родителей.
– Дэнни! Я на чердаке, а дверь захлопнулась!
Снова никакого ответа. Я двинулся вдоль верхней площадки лестницы, крепко держась за перила, которые были моим единственным ориентиром. Широко раскрыв глаза, я изо всех сил напряг зрение, но на чердак не проникало ни единого лучика света. Тьма была чернее, чем если укрыться горой одеял.
– Дэнни! – позвал я, не особо надеясь, что он слышит меня. Почему, черт возьми, я не могу нащупать ступеньки? Я знал, что они крутые, но не настолько же! Я снова поводил в воздухе ногой, но так и не смог их нащупать.
И тут опять услышал это шорканье. Оно было гораздо ближе – настолько, что я инстинктивно попятился прочь, насколько позволяла держащаяся за перила рука.
– Дэнни, – тихо произнес я. – Дэнни, это папа.
Сердце билось тяжело и медленно. Рот пересох, как губка на краю пустой ванны. Впервые за всю мою взрослую жизнь я не знал, что делать. Думаю, именно ощущение полной беспомощности напугало меня больше всего.
А затем какой-то высокий, щебечущий звук. Как будто кто-то говорил на иностранном языке, который сам не очень хорошо понимал. Разобрать что-то было невозможно. Это мог быть человек, говорящий на тайском или бирманском языке. А могло быть и повизгивание возбужденного животного. Животного, почуявшего кровь.
Я резко шикнул. Но щебетание не прекратилось. Наоборот, оно стало более торопливым и возбужденным. У меня появилось страшное чувство, будто я могу умереть в любой момент.
ДЭННИ. Это я позвал его? Голос звучал либо слишком тихо, либо так громко, что я не смог расслышать его. ДЭННИ, ЭТО ПАПА.
Затем что-то метнулось мимо во тьме, слегка задев меня. Оно было отвратительное на ощупь, холодное и колючее. Размером с десятилетнего ребенка, но
