Жертвоприношение

– Тот, кто коснется хотя бы одного волоска на голове ребенка, будет держать ответ передо мной, молвил Господь!  – прокричал Деннис. Вены у него на шее вздулись, изо рта вылетала слюна.

Я уже почти убедил себя, что мы одолеем их одним авторитетом, когда Кезия Мэйсон шагнула вперед, подобрав прозрачные юбки платья, бросила на Денниса Пикеринга наглый, язвительный взгляд и присела в реверансе.

– Держать ответ перед Господом, да, дружок? – с вызовом воскликнула она. – На твоем месте я бы вспомнила, что мой Старый Друг Царапало не любит отдыхать в Пекхэме. На твоем месте я вернулась бы в лавку Святого Духа!

Несмотря на ее поздневикторианский жаргон, не нужно было быть специалистом по языку, чтобы понять ее. Она предупреждала: дьявол не любит, когда его лишают обеда.

– Я приказываю тебе! – воскликнул Пикеринг дрожащим голосом. – Во имя Отца, Сына и Святого Духа!

Я попытался обогнуть его сзади и выхватить девочку из лап Бурого Дженкина. Но тот уже потащил ее за спинку дивана, ее каблуки при этом отскакивали от пола. Это была какая-то кошмарная игра в стулья с музыкой[36]. Девочка уже не кричала, но была все еще скована страхом и иногда издавала всхлипы и писки. Казалось, она совершенно не осознавала, что мы с викарием пытаемся спасти ее, и словно не замечала нас.

Молодой мистер Биллингс поднял свою трость, будто собирался ударить Денниса Пикеринга по голове, но Кезия воскликнула:

– Нет! – и, вытянув вперед правую руку, оттащила его назад. Потом крепко зажала себе глаза левой рукой и принялась распевать пронзительным голосом: – Ты увидишь то, что я увижу! Все, что узрею я, узреешь и ты! Мои виденья станут твоими видениями! И да прольется кровь!

С пронзительным криком, от которого волосы встали дыбом, она указала правым указательным пальцем на Пикеринга:

– Садапан, Куинкан, Дапанак, Кан! Панакуан, Накуакан, Куаканак, Кан!

Деннис тоже закричал, но это не был крик победителя. На мгновение он весь напрягся, явно озадаченный. Его глаза расширились. А затем внезапно выскочили из глазниц и пролетели, брызгая кровью, через всю комнату. Один глаз упал в золу камина. Другой медленно сполз по ножке кресла, как улитка, оставляя за собой тонкий кровавый след.

Меня охватила такая паника, что я вообще не понимал, что делать. Но тут Бурый Дженкин издал высокое хриплое хихиканье и пропел:

– Eyes, Pies! Yeux, peur! Augen, Angst![37]

Черт, Дэвид, мы серьезно влипли, – успел подумать я. И протянул руку, чтобы схватить Денниса Пикеринга и вытащить его за дверь. Но Кезия Мэйсон разжала пальцы, которыми прикрывала глаза, и зашипела на меня:

– Нет, дружок, не надо его трогать. Не сейчас.

Я сделал еще один осторожный шаг к преподобному, который так и стоял с поднятыми руками. Но теперь он был нем. Слеп, нем и шокирован столь внезапно одолевшей его силой. Он все знал про ад. Рассказывал про ад и его историю. Рассуждал, существует ли он на самом деле. А теперь ад сам явился к нему и вырвал ему глаза.

На этот раз Кезия Мэйсон растянула губы, оскалив зубы, и скрипучим голосом предупредила:

– Еще один шаг, мистер Доброхот, и мы вырвем тебе гляделки тоже.

Я попятился назад, сглотнув пересохшим от страха ртом. Когда я попытался броситься к двери, Кезия Мэйсон завизжала:

– Даже не думай! Закройся, дуб! – и резко взмахнула в воздухе рукой.

Дверь с оглушительным стуком захлопнулась передо мной. Я схватился за ручку и попытался повернуть ее, но Кезия Мэйсон закричала:

– Вздумал красть мои вилки?

И бронзовая ручка превратилась в бронзовую руку, которая принялась злобно выкручивать мне пальцы, так что пришлось с силой выдергивать их.

Я повернулся к Кезии, задыхаясь и массируя себе руку.

– Я знаю, кто вы, – предупредил я.

– Что ж, я польщена, дружок, – сказала она, кивая головой и улыбаясь плотоядной улыбкой.

Боковым зрением я заметил, что глазное яблоко Пикеринга, наконец, сползло на ковер, но не смог заставить себя взглянуть на него.

– Никто из вас не сможет выбраться отсюда, – произнес я высоким, не очень уверенным голосом. – Наверху нас ждут люди, и если мы не вернемся через пару минут…