песню.
Я откашлялась, приходя в себя.
— Вы ведь тот, кто я думаю? Вы Мадоний Лунный?
— Скорее уж Юродивый, — скривилась Уинни, к которой вернулась язвительность, как только стих последний аккорд.
Покровитель факультета ранимых романтиков никак не отреагировал на грубость. Мягко улыбнувшись, он подцепил мою руку и прижал к губам, но взгляд его блуждал, ни на чем надолго не задерживаясь.
— Ты не ошиблась, прекрасная дева.
— Эй, полегче там! — пробурчал Озриэль. — Это моя девушка, если что.
Музыкант задержал мою руку еще на мгновение, отпустил и двинулся в глубь темницы, напевая уже новую песню — про старого ревнивца, которому молодая супруга наставляет рога, пока тот воюет в чужих землях.
— Что это только что было? — спросила я, потирая кисть, на которой все еще горел поцелуй.
Тут Мадоний взял особо высокую ноту, и Озриэль пристыженно прикрыл глаза:
— Подземный боже, и на этом факультете я учился…
— А по-моему, он славный, — возразила Эмилия. — И так чудесно поет! Готова слушать его вечно! Индрик бы оценил… — Ее лицо тут же огорченно вытянулось — подруга корила себя за то, что наслаждается музыкой, пока возлюбленный страдает, подавая иноземным послам печеночные заварнушки и огуречные канапе.
— Да, мальчик безусловно талантлив, — заметила мадам Гортензия, мечтательно подперев щеку и глядя ему вслед.
— Это к слову о том, откуда мы так много знаем, сидя тут, — пояснил Магнус.
— Хотите сказать, от Мадония? — я понизила голос и горячо зашептала: — То есть он на нашей стороне, и мы могли бы…
— Нет, — покачала головой мадам. — Он не нашим и не вашим. Мальчик сам по себе. Но его баллады нередко описывают то, что происходит вокруг, так что информацией мы не обделены.
— Мальчик! — фыркнула Уинни. — Ему тыща лет, а до сих пор не нашел занятия посолиднее, чем тренькать на своей бренчалке.
— На факультете доблестных защитников наверняка учат чему-то вроде того, как рвать голыми руками такие прутья! — пробормотал Озриэль и раздраженно потряс решетку.
— Да-да, все мы видели, как ты пускаешь слюни на Эола Свирепого, — заметила Уинни.
Гоблинша лежала на соломе, закинув руки за голову.
— Ты хоть раз пыталась для разнообразия быть милой и не раздражать всех вокруг? — упрекнула Эмилия.
Уинни приподнялась на локте и глубоко задумалась:
— Нет.
И улеглась обратно.
Тут звуки снова стали громче — принц дошел до конца коридора, разделявшего камеры, и теперь возвращался обратно.
— А зачем он приходит? — спросила я.
Мадам пожала плечами:
— Чтобы скрасить узникам заточение, наверное.
— Ему можно задавать вопросы, — добавила Эмилия, — иногда он сам рассказывает о том, что происходит наверху, но по большей части ведет себя, как сущее дитя. Единственное, что имеет для него значение, — музыка.
— Значит, на вопросы он отвечает? — уточнила я и, получив кивок, позвала: — Мадоний!
Он приблизился, прекратив петь, но по-прежнему перебирая струны.
— Зачем вы пришли?
Принц призадумался и расцвел в улыбке:
— За вами, конечно!
— За мной? — удивилась я и изумленно охнула, потому что Мадоний яростно провел пальцами по струнам, замок щелкнул, и дверь моей камеры отворилась.
Остальные тоже оторопели.
— Да, вас желает видеть Его Величество, — пояснил он и посторонился, пропуская меня вперед.
Стоило выйти из камеры, новый сочный аккорд заставил дверь захлопнуться.
— Этого твой Эол точно не умеет, — подмигнула я Озриэлю и повернулась к принцу. — Я вам еще не говорила, что ваш си- бемоль безупречен? А балладу про пленную принцессу я готова слушать вечно!
