дядя Олег не влепил бы пулю…
Мой кусачий враг был повержен конусом. Собака лежала на боку и перебирала задними лапами, как бы стараясь убежать. Все это она проделывала молча, в зловещей тишине. Гавкать ей было крайне неудобно, потому что конус накрыл собой всю переднюю часть собаки, включая голову, и медленно погружался в нее.
По какой-то причине мне как-то сразу поплохело и даже слегка затошнило. Я быстро выбрался из кустов, на ходу рассуждая, что отбирать у конуса практически дохлую собаку не совсем справедливо и лишено смысла и для собаки, и для конуса, и что сама по себе собака эта была сволочь сволочью, и что, возможно, она подбиралась ко мне сзади, а конус ее… Но против тошноты эти мои мысли помогали слабо.
Конус выполз из кустов только минут через двадцать. Изрядно подросший, он выглядел виноватым. Возможно, потому, что чувствовал мое недовольство.
Удивляясь про себя тому, каких размеров достиг конус, и прикидывая, с чем его теперь можно сравнить, я вспомнил Зунга. Его родители воевали с американцами, и Зунг говорил, что шляпы из бамбука, конечно, не бронежилеты, но служили отличной маскировкой в джунглях и очень многим спасли жизнь. Как же он называл эти шляпы?..
– Нон!
Конус запрыгал на месте, подскакивая вверх сантиметров на двадцать, изображая бурную радость, помчался вдоль берега к верхней части острова, и я понял, что теперь у конуса есть имя. И еще я заметил, что во время движения Нон не касается земли…
Наверняка я уже упоминал, что моя голова, хотя и достаточно редко, но иногда рождает довольно умные мысли, и неудивительно, что по возвращении домой я провел Нона по двору, показывая пальцем на курятник, крольчатник, котов, упорно повторяя категорическое:
– Нельзя!
Пушок с Тимофеем, правда, слиняли на крышу, но мне показалось, что Нон все понял правильно. И еще я надеялся, что, долдоня свое «нельзя!», я достаточно правильно и доходчиво мысленно изобразил хутор Бороды с его обитателями.
Утром следующего дня дядя Миша привез мне продукты, а вместе с ним приехал и дядя Олег, решивший, что город и быт его уже одолели. Пока дядя Олег бегал вдоль берега, дышал полной грудью и вообще исполнял ритуал «вот я и на природе», я вкратце поведал дяде Мише о метеорите и моих меркантильных интересах по этому поводу. О Ноне я упомянул лишь в том плане, что есть «еще одна проблемка». И все.
На веранде, когда мы туда пришли, я незаметно снял сахарницу с верхушки конуса и произнес:
– Нон! Ко мне!
Нон скользнул из угла к моей ноге и замер. Дядя Олег издал какое-то восклицание и схватил табуретку, намереваясь пригвоздить ножками Нона к полу, а дядя Миша с задумчивым лицом взял с холодильника топор и почесал его затыльником ухо. При таком раскладе сил я их и познакомил:
– Это – Нон. Нон! Это – свои! Дядя Миша, – для ясности я указал пальцем. – И дядя Олег. Поздоровайся!
Нон вежливо покачал конусом, и в моей голове явственно раздалось: «А что мы будем есть?»
– Он что – голодный? – Дядя Олег поставил табуретку на пол и уселся на нее, поджав ноги. – И что эта штука употребляет?
– Все, до чего может дотянуться, а до чего сразу дотянуться не может – то сначала стряхивает, а уж потом жрет.
Дядя Миша нехотя отпустил рукоятку топора, нащупал сухарь, невесть сколько валяющийся на холодильнике, и бросил его на пол. Нон не шелохнулся.
– Возьми, – разрешил я, и Нон вежливо наехал на сухарь, тут же откатившись назад. Сухарь, естественно, исчез, а я наехал на дядю Мишу и дядю Олега:
– А вы не балуйте мне животюгу!
«Что мы будем есть?» – снова ощутил я вопрос.
– Потерпи немного! – предложил я и тут же скомандовал: – Место!
Нон послушно проследовал в угол и, перед тем как я водрузил сахарницу ему на верхушку, успел поинтересоваться в очередной раз: «Что мы будем есть?»
– Ты его что – голодом травишь? – спросил дядя Олег.
– Сначала попробуй прокорми эту тварь! – возмутился я. – А потом будешь выступать!
– Да ладно тебе, – начал успокаивать меня дядя Олег. – Хочешь, я с ним погуляю? Он рыбу ест?
– Да говорю же – все он ест. И растет…
