моих людей хлопотали в стороне, разжигая костры, – дров здесь в избытке, огромная поленница высилась шагах в двадцати поодаль. Еще одно свидетельство великолепной обеспеченности остающихся для меня тайной людей. У них всего в избытке! Разве что защитников оказалось маловато, на мой взгляд. И были они в довольно странном состоянии.
Но с этим я уже разобрался – не понадобилось много времени, чтобы понять причину. Остекленевшие глаза трупов со слишком сильно суженными зрачками, дурацкие улыбки, непонятные гримасы, странная медлительность при вздевании брони и немыслимое пренебрежение охраной. Все вместе могло говорить либо о коллективном сумасшествии, либо о всеобщем опьянении. Я склонялся к последнему варианту, видя грязную одежду под доспехами, немытые лица и темные мешки под воспаленными глазами. Вот только напивались здесь не вином, а какой-то дрянью похлеще. Здесь точно присутствовал некий особый дурман, смущающий разум и уносящий в насквозь фальшивый мир грез.
Незнакомцы пытались сбежать от духовных тягот?
Если так, то я их хорошо понимаю – окружающее нас место угнетало, пыталось заставить опустить взгляд, понурить голову, принизить голос и начать судорожно оглядываться по сторонам. Я сильно изменился за время своих невзгод, изменились чувства, изменился характер. Но я мог представить, что чувствует обычный человек в окружении мрачных скал, ничуть не походящих на родную нам Подкову.
Первое ощущение, посетившее меня, схоже было с чувствами мальчишки, который на спор решил пройти через старое ночное кладбище, наполненное непонятными звуками, и с уханьем вышедшего на охоту филина. Душа дрожит в страхе, глаза шарят по сторонам, страшась увидеть чью-то темную шатающуюся тень – ведь тебя изрядно застращали перед походом историями про жутких мертвецов, встающих из могил…. Но этот страх «горячий», тебя потряхивает от переизбытка чувства, твои глаза горят, твоя походка мягка и настороженна…
То же самое испытывали и мы, когда вошли на чужую территорию.
А потом, чем глубже ты уходишь по сумрачной дороге в кажущуюся тоннелем расщелину, тем сильнее становится невидимый гнет, тем меньше становится обжигающегося страха, сменяющегося холодной липкой тревогой, что постоянно вгрызается в твой разум, не давая передышки.
Я видел, как передергивают плечами мои люди. Как застывают на пару мгновений и слепо смотрят в гранитную скалу, явно пытаясь что-то услышать… Им чудились странные звуки, им чудились тоскливые голоса и скорбный вой…. Затем воины встряхивали головой и возвращались к делам. Мало ли что тут может послышаться – место-то вон какое нехорошее! Поскорее завершить дела и убраться отсюда!
А ведь мы пробыли здесь всего несколько часов. А что если провести здесь день? Неделю? Пару десятков дней? Полгода? Если приходится засыпать в вечном страхе и с ним же просыпаться? Что тогда случится с усталым разумом, не знающим покоя? Ответ прост – либо привыкнешь, либо сопьешься.
Столь же прост и мой вывод – обычным людям к «такому» привыкнуть попросту невозможно, как невозможно привыкнуть к сну в одной постели с разложившимся мертвецом. Попросту сойдешь с ума и превратишься в пускающего слюни идиота с безумным взглядом, либо заглушишь душевные страхи при помощи крепкого вина или еще чего похлеще. И лишь однажды этим средством не обойтись, с бутылкой придется не расставаться и лишь только начнет исчезать блаженная безмятежность пьяницы, как надо тут же ее возвращать парой больших глотков.
Именно это здесь и происходило. Только вместо вина использовалась какая-то другая дрянь, с очень пряным мускусным запахом – им была пропитана одежда каждого из осмотренных мною воинов врага. Только одежда разлетевшегося на части некроманта – а он точно им был – пахла не мускусом, а свежей сосновой хвоей. Он что, одежду в хвойном отваре полоскал и ею же мылся?
Постоянное опьянение вызывает безразличие ко многому, в том числе к внешнему виду. Дисциплина разваливается, работа стоит на месте. И если не развеять всеобщую апатию, то хотя бы чуть ослабить ее воздействие и заставить людей вернуться к исполнению обязанностей, может только одно – властный, жесткий или даже жестокий командир с ничем не замутненным умом и твердо видящий перед собой цель. Такую, как приказ от еще более высокого командования. Такой человек вполне может растормошить и запугать любого пьяницу. Внушаемый им страх будет столь силен, что заглушит страх перед этим гиблым, проклятым местом. А парочка экзекуций заставит всех запомнить несколько простых правил, установленных командиром – когда можно и нельзя пить, о сменах караула, об обходах, чистоте, порядке и прочем.
Так вот – командира здесь не было. Именно сейчас не было, к моменту нашего здесь появления. Только этим можно объяснить, что свора тяжело одурманенных солдат поголовно предавалась безделью. Либо главный здесь человек уехал по делам, либо же он умер сам, либо с чьей-то помощью – от подобных подопечных вполне можно ожидать удара ножом в спину. Ибо в тебе они видят лишь помеху на пути к сладостному забытью… Но у командира должен быть помощник, столь же трезвый, как и он. И помощник и
