Машина плавно тронулась и поехала. Я полностью погрузился в свои мысли, хотя краем уха улавливал недовольное бормотание Ангелины с вторившим ей домовым, мягкий успокаивающий голос Анны, резкие вставки Оксаны и очень тихое «не хочу» Светы. Николай ехал молча и спокойно, словно это был загородный выезд на дачу, а не разведывательная миссия.
В зеркале отражалась гусеничная машина, которая, тихонько покачиваясь, шла за нами. На броневом листе, держась руками за ствол тридцатимиллиметровой пушки, сидела фигурка воплощения паучихи. Можно даже позавидовать тому, что она не мерзла. Человек бы давно отморозил почки на холодном железе.
Мерно шелестела печка, дуя теплым воздухом. Хотелось уснуть.
Внезапно меня словно обожгло изнутри. Одновременно с этим появилось четкое ощущение подобное зову. Зову помощи. От неожиданной боли я дернулся в кресле. Она быстро прошла, оставив щемящее ощущение в сердце. Хрипло заорал ворон, сидевший наверху машины, вцепившись лапами в фару-искатель.
– Брат! Кар! Беда с братом!
– Что с тобой? – с беспокойством в голосе спросил Кузнецов. Он быстро перекидывал взгляд то на меня, то на дорогу.
– Тормози! – закричал я в ответ.
Метка была совсем близко, и она звала в сторону от трассы влево. Николай нажал на педаль, так что машина резко остановилась, с полметра проехав юзом. Сзади, скребя вымороженный асфальт гусеницами, встала БМП.
– Да что такое?!
– Нам туда, – махнул я рукой.
– Зачем?! – совсем ничего не понимая, спросил он.
– Там что-то случилось.
На капот спрыгнул ворон и громко и хрипло закаркал:
– Там твоя кровь. Кар. Названый брат в беде. Кровь зовет. Кар.
– Какой, к черту, брат?! – все не унимался Кузнецов.
– Так ты о моем брате говорил! Это он просил приглядеть? – бросил я в сторону птицы.
– Кар. Не о моем же, дубина, – тут же ответил пернатый.
Николай заглушил двигатель и, выскочив из машины, показал жест руками, скрещенными наискось, черной девахе. Та поняла, и БМП сразу затихла. Я открыл дверь и привстал на подножке. В безмолвии замерзшего мира послышались далекие выстрелы. Очереди сливались в единый шум. Магия, применяемая в бою, чувствовалась даже здесь.
– Не проедем, – произнес Николай. – Там лесополоса и снег.
– Проедем. Снег неглубокий, земля мерзлая.
– А если яма?
– Александра! – позвал я.
– Не ори. Я слепая, но не глухая, – протиснулась вперед сенсорик.
– Ты под снег можешь заглянуть?
– Раз плюнуть.
– Тогда подсказывай.
– Хорошо, но куда едем?
– Помнишь, – начал я быстрый ответ, – мы у лешего были.
– Еще б не помнить, – пробубнила Александра, коснувшись ладошкой беличьего черепка в волосах.
– Я с волкодлаком бился. Но когда вышли из леса, Первый Клык порезал ладонь и оставил свою кровь на моем лице. Я поступил так же. Это, оказывается, был ритуал братания. Мы теперь с ним братья. И моя кровь, что на нем, зовет на помощь.
– Нам совсем нечего делать, как всяких собак вытаскивать?! – заорал Кузнецов. – Он нечисть. Пусть сам выкручивается.
– Иди ко всем чертям! – заорал я в ответ. – Это важно. Это священный ритуал. Я не могу бросить брата в беде.
– Он не брат! Он волк! А это языческая хрень, а не священный ритуал!
– Не хочешь, не иди!
Кузнецов стукнул кулаком по рулю и выматерился:
– Идиоты! Идиоты! Но ведь пропадете без меня как дети малые!
«Хаммер» взревел двигателем, хрустнул, переключившись на пониженную передачу, и съехал с трассы. Следом нырнула БМП. Кузнецов, ни на секунду не переставая браниться, отчаянно крутил руль. Вскоре мы проскочили мимо лесополосы и вылетели на занесенную снегом пашню. Здесь машина набрала ход, подняв за собой тучу белой пыли. Нас колтыхало, как в бетономешалке.
