государевой службе.
– Дед, не хочу тебя разочаровывать, но последнего царя давно расстреляли, сейчас избранный народом президент у власти.
– А по мне так все едино. Раз он правит государством, значит государь, а умных на княжение и раньше всем городом звали. Не ново это.
Я замолчал. По сути, нет разницы, как называть власть, главное, чтоб хуже от этого не было.
– Вот он нам кнут и показал, сказал, что в темнице тебя со свету сживут без его помощи. Сейчас едем пряник смотреть. Ежели хоромы хорошие, то можно и подумать над службой по чести и совести.
Я скривился:
– Дед, ты давно такой бесстрашный стал? То ко мне в услужение просился, а теперь как барин.
– А я что? Я токма добра тебе желаю, – насупился домовой.
Дальше ехали молча. Мимо мелькал Новониколаевск. За мокрыми от осенней мороси стеклами пролетали картины незнакомых улиц. Серые здания советской эпохи перемежались с новостройками, украшенными витринами магазинов, казавшимися яркими кляксами посреди типового однообразия.
Город почти не имел старинных строений. Возникнув незадолго до революции, он стал транспортным узлом на пересечении железной дороги, тянущейся с запада на восток, и судоходной реки Топь. В годы Великой Отечественной в Новониколаевск было эвакуировано много фабрик и заводов вместе с рабочими. После победы далеко не все труженики горели желанием вернуться из не тронутого бомбежками и боями сибирского города в пострадавшие порой до состояния пепелищ и руин западные регионы страны. В итоге через некоторое время на сибирских равнинах вспыхнул яркой звездой мегаполис с полуторамиллионным населением.
Машина объехала пробки по переулкам и выскочила на Галечную магистраль, а вскоре свернула к ощетинившемуся шпилями новостроек жилому массиву. Говорят, здесь раньше был воинский гарнизон. Но части передислоцировали, а территорию застроили. Казармы либо пустили под бульдозер, либо приспособили под нужды мирного населения. Снесли и замшелый частный сектор, мозоливший глаза всем кому ни попадя почти в центре города.
Машина пару раз подпрыгнула на «лежачих полицейских» и подъехала к десятиэтажке, ютившейся среди тех самых редкостных в своей старине кирпичных трехэтажек, доставшихся городу в наследство еще с царских времен. Улица, на которой стоял дом вместе с подобными ему, в честь былых заслуг сохранила гордое название Военный городок.
Подъезд нашли быстро, а потом поднялись лифтом на самый верхний этаж. Там нас встретила голыми стенами двухкомнатная квартира. Под кривые усмешки вместо кошки первой в дом пустили Ольху, которая до сих пор была в человеческом обличье. Она осторожно прошлась по линолеуму, касаясь пальцами бежевых обоев.
Следом двинулся дед Семен. Домовой деловито простукал и пощупал каждый сантиметр нового жилища. Помимо двух комнат, в квартире была средних размеров кухня, раздельный санузел, обустроенный под ключ, и небольшая лоджия.
Из ванной комнаты раздалось журчание воды. Я посмотрел. Оксана в чем мать родила завалилась под холодную струю, ожидая, пока ванна не наполнится до краев.
– Закрываться не учили? – задал я вопрос.
– Мне все равно, я мертвая. Если тебя это беспокоит, можешь представить, что я аквариумная рыбка.
– Ты не мертвая, ты циничная язва.
– Меня избили, изнасиловали, а потом утопили, связав моим же ремешком от джинсов. Я всплыла черт знает где, ожила, а потом блуждала в чертовом лесу, черт знает сколько месяцев, пока не наткнулась на людей. Я не помню своего прошлого, и у меня нет будущего. Да, я циничная язва, другой мне не получится быть.
Она опустила голову на край ванны, которая уже успела набраться больше чем наполовину, и уставилась на меня своими бледными глазами.
– И надолго ты так заляжешь?
Она кивнула в ответ.
– Ты только соседей не залей, хватит нам одной утопленницы. А то я тебе синьки в воду плюхну, будешь, как в фильме «Аватар», бегать синяя.
Оксана улыбнулась в ответ.
– Полотенце принести?
Она снова кивнула, а я вышел. Из гостиной выскочил домовой.
– Как тебе? – спросил я у него.
