исправить ошибку, которую он совершил сто лет назад.
Я не могу начать войну. Даже если я приму то, что заявила Кэтти-бри, даже если бы я верил, что каждое ее слово пришло из уст самой Миликки, я не могу начать войну!
Я не начну, говорю я, и я боюсь, и при этом я не позволю это сделать Бренору. Даже если его слова о природе орков верны, и, вероятно они верны, текущая ситуация все еще, по моему мнению, лучше, чем открытый конфликт, которого он так желает. Быть может, я обязан осторожности своему бремени личного опыта, но Бренор связан виной, дворф хочет попытаться все исправить, в этом он видит свой шанс на искупление.
Это облегчит бремя?
Вероятно, лишь усугубит.
Он стремглав побежит к страданию, для себя, его наследия и всех добрых людей Серебряных Пустошей. Это мои опасения, и, таким образом, как друг, я должен его остановить, если смогу.
Я могу только содрогнуться от перспективы этого курса, ибо я никогда не видел Бренора более решительным, более уверенным в своих шагах. Я должен попытаться его отговорить, но, боюсь, что мы, возможно, дойдем до драки!
Как, на самом деле, я боюсь, своей дороги обратно в Мифрил Халл. Мой последний визит был неприятным, ибо мне больно осознавать, что я, следопыт, открыто работал против дворфов и эльфов в интересах орков. Ради
Я пойду за Бренором в Мифрил Халл. Если орки налетчики так распространены, как настаивает Бренор, то, я уверен, что найду хорошее применение своим клинкам, и, вероятно, на стороне Бренора, бдительные охотники ударяют без колебания или чувства вины.
Но я не начну войну.
Эта пропасть слишком широка.
Я ошибаюсь, в надежде, что решение будет принято за нас, прежде чем мы вообще приедем? В надежде, что Королевство Многих Стрел безоговорочно подтвердит точку зрения Кэтти-бри?
- Где детская комната! - я слышу ее снова, часто в своих мыслях, с таким давним дворфьим акцентом, и с яростью, подобающей дочери Короля Бренора Боевого Топора. И хотя Кэтти-бри сохраняла этот акцент на протяжении многих лет, и могла с ним бороться, на этот раз ее радость прозвучала болезненно в моих ушах.
А как насчет Нойхайма, гоблина, которого я когда-то знал, он казался порядочным и не заслужил своей суровой судьбы?
Или, на самом деле, я говорю как насчет Дзирта?
Я хочу опровергнуть послание Миликки; однажды я утверждал, что богиня это то, что находится в моем сердце, имя того, что я знал, будет справедливо и правильно. А теперь я так отчаянно хочу это опровергнуть, и все же я не могу. Возможно, это горькая правда Фаэруна, что гоблиноиды и злые великаны просто злые, от природы, а не из-за воспитания.
И вероятно, мое восприятие этой правды было искажено моим собственным решительным побегом с, казалось бы, неизбежного пути, на котором я родился, и должен был по нему следовать, и, возможно, искажено опасными способами.
На самом простом уровне, это послание меня ранило, и эта рана является бременем. Значит, в этом случае, не остается места для оптимизма и настояния на том, что возможно найти добро? Значит ли это, что такому мировоззрению, главной философии моего существования, просто нет места в темноте сердца орка?
Я могу начать войну?
Я иду по этой дороге осторожно, но также и нетерпеливо, ибо я полон противоречий. Я хочу узнать, я должен узнать! Я боюсь узнать.
Увы, многое изменилось, но очень многое остается прежним. Магическая Чума прошла, но неприятности, кажется, всегда идут за нами по пятам. Тем не менее, мы пойдем в глубокий мрак, в Гонтлгрим ради потерянного друга, а потом, если мы выживем, в разгар большого шторма.
При всем этом, был ли я когда-нибудь счастливее?
