ее. Но язычок пламени дает намного меньше света, чем лампочка. Я укрылась наверху среди картонных коробок с вином, притаилась и сжалась в комок. Мои усы прижались к щекам, а уши – к голове. Я несколько раз сжала и разжала челюсти, будто приноравливаясь половчее укусить этого урода.
Томас позвал меня тихим, доброжелательным голосом.
Зрачки мои расширились, что в царившем в подвале полумраке дало мне некоторое преимущество.
Видя, что я никак не реагирую, Томас позвал меня опять, но на этот раз уже далеко не таким приветливым тоном. А потом стал крушить все, что попадалось ему на пути.
– Бастет!
Томас в ярости стал расшвыривать мебель и другие предметы домашнего обихода, все так же потрясая в воздухе ножом.
Я же, буквально слившись с окружением, бесстрастно ждала своего часа.
Наконец, когда Томас оказался прямо передо мной, я вонзила когти прямо ему в глаза.
Он заорал и выронил нож. Я еще глубже вгрызлась в его плоть. Сражения с крысами и вороной возродили во мне древние, полузабытые инстинкты воительницы.
Томасу удалось схватить меня за лапу и со всего маху шмякнуть о стену. Не думаю, что он ослеп, но я его все же изуродовала. Я громко мяукнула, желая себя ободрить, вновь бросилась в атаку и опять вцепилась в его лицо. Я впервые дралась с человеком, тем более врукопашную, и, должна признать, одолеть его было куда труднее, чем крысу или ворону. Томас отшвырнул меня от себя. Я мягко приземлилась на лапы и запрыгнула на полку в другом углу подвала. Потом, воспользовавшись тем, что он стоял ко мне спиной, прыгнула ему на плечи и что было сил укусила за лопатку.
От боли Томас выпустил из рук свечу, упавшую на коробку со старыми тряпками, которая тут же загорелась.
Мне в голову пришли странные мысли.
Может, война, сражения и раны представляют собой некую базовую форму общения?
Может, два существа нападают друг на друга, когда не могут найти общий язык?
Эти мысли повлекли за собой еще одну: чтобы кого-то убить, для начала надо проявить к нему какой-то интерес и попытаться до него что-то донести.
Тот факт, что мародер без конца повторял мое имя, наводил на мысль, что он, в свою очередь, тоже хотел мне что-то сообщить. В данном случае его посыл можно было свести к банальному:
Быстро распространяясь, огонь добрался до старых ящиков с газетами, деревянные стенки которых тут же воспламенились с громким треском. С каждой секундой становилось все жарче и светлее. Мы стали кашлять от дыма. В одном месте обрушился потолок. Надо бежать, пока я не сгорела заживо.
Нас со всех сторон окружала стена огня.
У меня загорелся кончик хвоста, и мне пришлось его срочно гасить, бешено колотя по земле.
Потом воспламенился еще один кусок моей шубки. Томас без конца орал, повторяя мое имя.
Пожар бушевал вовсю, зрачки мои сузились до предела, выхода не было.
Вдруг где-то рядом послышалось мяуканье: «Сюда».
Пифагор разбил подвальное окно и махнул лапой, веля прыгать к нему. Я разбежалась, чтобы достичь спасительного отверстия, но в этот момент меня схватила за хвост вынырнувшая из пламени рука.
Ненавижу, когда кто-то прикасается к этой части моего тела, а тем более хватает и начинает выкручивать, как сейчас. Идиот! Он же мне его сейчас сломает.
Ощущая себя пленницей этого сжатого кулака, я повисла головой вниз.
И как ни барахталась, все равно не могла достать его ни когтями, ни зубами.
Тогда Пифагор прыгнул Томасу на плечи, кубарем скатился по руке, сомкнул челюсти на запястье и разжал их только тогда, когда мародер меня отпустил.
Оказавшись на свободе, я сиганула вслед за сиамцем, который первым выпрыгнул в подвальное окно вон из этого ада. Мы перебежали улицу и укрылись в ветвях высокого дерева. Сердце колотилось как бешеное. На свежем воздухе дыхание постепенно выровнялось. Пифагор ткнулся в меня мордочкой.
– Отличная дуэль! Я еще никогда не видел человека в состоянии такого бешенства, – признался он. – Этот мародер будто лично затаил на тебя смертельную обиду. Так редко бывает.
Я посмотрела на объятый пламенем дом. Томас не выходил. Из моей груди вырвался вздох облегчения – за Феликса, похоже, я
