Мне очень хотелось посоветовать им напасть лучше на крыс, хотя бы потому, что тех было неизмеримо больше. В очередной раз я осознала жизненную необходимость налаживания межвидового диалога. Испытывая в душе сомнения, я сосредоточилась и отправила мощный мысленный посыл:
Но мое урчание, похоже, разозлило псов еще больше. Особенно каштанового переростка, который тут же утробно зарычал.
В тот момент я прекрасно понимала, что если мы с Пифагором умрем, то с нашей смертью навсегда исчезнет возможность передать другим кошкам человеческие знания.
– Ты по-прежнему считаешь справедливым утверждение, согласно которому, что ни делается, все к лучшему? – мяукнула я своему спутнику не без доли иронии в голосе.
– Да, – ответил мне Пифагор.
– Тебе все еще кажется, что враги и препятствия, возникающие на нашем пути, призваны единственно проверить нашу способность сражаться и противостоять трудностям?
– Да.
– А если мы умрем? Прямо здесь и сейчас?
– Это будет означать только одно: нашим душам пришло время прожить другую жизнь в другой телесной оболочке. Мы перевоплотимся в кого-то еще.
– А об этом жизненном воплощении напрочь забудем?
Пифагор ничего не ответил.
– Лично мне очень не хотелось бы тебя забывать, – вздохнула я.
– Мне тоже, – признался сиамец.
Внутри у меня все сжалось, я судорожно сглотнула и спросила:
– Может, договоримся о каком-нибудь условном знаке, который поможет нам узнать друг друга в следующей жизни?
– Для этого нам как минимум нужно будет принадлежать к одному и тому же виду и жить где-нибудь поблизости.
– Музыка Каллас! – воскликнула я. – При ее звуках мы тут же вспомним, как слушали ее в предыдущей жизни и как от этого трепетали наши души.
Собаки, казалось, совершенно не устали лаять на нас. И где они только силы берут? Может, тоже питаются летучими мышами? Вдруг ответ предстал предо мной во всей своей ясности. Они поедают друг друга. Это каннибалы.
– Почему псы всегда такие? – спросила я сиамца.
– Потому что они сознательно сделали выбор и прониклись духом людей, к которым их вид питает поистине рабскую привязанность, – объяснил мне Пифагор. – У кого жестокий хозяин, тот и сам становится жестоким. У кого хозяин ласковый и добрый, тот тоже будет смирным и спокойным. В определенном смысле они не несут ответственности за свой характер.
– В то время как о нас, кошках, этого сказать нельзя по той простой причине, что наша натура совершенно независима, да?
– Скорее всего, у собак, караулящих внизу, были злые хозяева.
С каждой минутой мне было все труднее сохранять равновесие. Я стала постепенно привыкать к мысли, что всем моим амбициям придет конец прямо здесь.
Что в этот момент доставило бы мне истинное удовольствие?
Остаться в живых.
Вдруг лай прекратился.
Наступившая внезапно тишина показалась мне еще более тревожной.
Псы, все как один, повернули головы в одном направлении и застыли, будто загипнотизированные каким-то видением. Некоторые из них, самые воинственные, навострили уши, приготовились к бою, зарычали и обнажили клыки.
Из тумана, будто во сне, выплыл кот… Кот исполинских размеров. Таких здоровенных я в своей жизни еще не видела.
Пасть зверя извергла чудовищный рев, от которого у меня в груди все затрепетало.
Я не верила глазам. Ушам и усам тоже.
Зверь двинулся в нашу сторону.
Он был прекрасен и могуч. Шерсть на нем отливала золотом.
Некоторые псы в страхе описались и поджали хвосты, желая защитить свои причиндалы.
