– Не забыл – как?
Вместо ответа Чекист подхватывает шланг инфлятора, вдавливает кнопку. Жилет с шипением надувается до тех пор, пока за спиной с хлопком не срабатывает клапан. Молодец. Вместе с Чекистом снаряжаем Чапая. Потом они помогают облачиться мне. По спине стекают струйки пота, костюм липнет к разогретой коже. Тяжесть спарки заставляет наклоняться вперед. Раздаю напарникам фонари и химические трубки. По два на брата. Должно хватить. Переобуваемся в ласты.
– Вроде все.
– А усы не будут маске мешать? – спрашивает Чапай.
– Сбрей, – говорю я серьезно.
– Обойдешься.
– Ну тогда пошли.
– Покурим на дорожку. – Жалкая улыбка кривит раскрасневшееся лицо Чекиста.
Он, неуклюже задирая ласты, идет к машине, где на капоте осталась пачка сигарет и зажигалка. Садимся на асфальт у самой воды, закуриваем. С неба сыплется дождевая пыль, оседает на лицо, смешиваясь с потом. Тихо плещется вода, затекая на ласт. Настраиваю на компьютере таймер. Все? Все! Electa una via, non datur recursus ad alteram[12].
– Пошли!
Тяжело, помогая друг другу, поднимаемся. Раскачав, кидаем подальше связку гермомешков – они с громким плеском уходят на дно, веревка на моей руке натягивается, тянет вперед. Уступая ей, шагаю в озеро. Вода холодом впивается в открытую кожу ступней, обхватывает лодыжки, поднимается все выше, доходит до пояса. Я плюю в маску, растираю слюну по стеклу, споласкиваю. Совсем рядом покачивается на волнах окурок. Как знать, может быть, это был мой последний перекур…
– Готовы? – бросаю вопрос за спину.
– Всегда готовы! – прилетает ответ Чекиста.
– Поплыли!
Глава 19
Взрыв был красив и элегантен: красные всплески огня в обрамлении черных хлопьев земли. На секунду над подоконником вынырнула скошенная бронированная морда «Ханомага», будто из любопытства заглянула. Вместе с ней прилетел грохот – и с корнем вынес оконные рамы. Я отпрянул в коридор, но кусок стекла все же полоснул по лбу, на глаза закапало горячим.
Я рванул в окно, хрустя осколками, выпрыгнул. Периферийным зрением уловил, как из соседних окон вылетают товарищи. С крыши свалился Чапай – это он привел в действие фугас, чуть не задел меня сапогом по носу, рванул вперед.
Забора больше не было. Придорожных кустов тоже. Была разбросанная взрывом земля. Был дымящийся броневик, осевший мордой в глубокую воронку. И тлеющая легковушка с оторванным багажником. И густые облака вонючего дыма, висящие над землей, как миниатюрные грозовые тучи. И только что поднявшееся над горизонтом солнце – по-утреннему яркое, свежее – протыкало эти тучи желтыми лезвиями лучей.
Головная машина, совсем целая, соскочила в кювет – и сейчас оттуда лезли фашисты с короткими толстыми трубами в руках. Треснул воздух у самого уха – я мимоходом осознал, что немец метил именно в меня. Резанул очередью, не целясь, и он упал, схватившись за живот. Еле видный сквозь дым Андреев взбирался по наклоненной крыше броневика с двумя гранатами в руке. Коваль катился по дороге, то ли чтобы уйти от выстрела, то ли раненый. В чреве «Ханомага» басовито прогудели взрывы, все его металлическое тело судорожно дернулось, а из раскрытого люка вырвался багровый заусенец огня. С переднего сиденья разбитого «Опеля» стрелял выживший фашист, гильзы, поблескивая, сыпались в пыль. А рядом со мной, упав на одно колено, садил из двух пистолетов рядовой Попов…
А потом все разом успокоилось. В наступившей тишине пушечным выстрелом громыхнула лопнувшая шина. Я вытер кровь, стекающую по левой брови, и огляделся.
Броневик торчал кормой к небу, перебитая гусеница обвисла на катках, из распахнутых люков валил черный дым. В воронке, куда он съехал мордой, осторожно разгоралось пламя. «Опель» с практически оторванной кормой застыл поперек дороги, на распотрошенную спинку заднего сиденья свешивалась припорошенная пылью рука, по запястью стекал яркий кровавый ручеек.
