В подъезде было темно и пахло кошками. Мы поднялись пешком на четвертый этаж, и я нажал потертую кнопку сбоку от обитой черным дерматином двери. За стеной испуганно закудахтал звонок.
Тихий-тихий шелест ног по паркету. Глазок потемнел. Кто-то подкрался к двери с той стороны и пытался разглядеть нас сквозь выпуклый кусок стекла. Напрасно – нужно быть вампиром, чтоб в такой темноте что-то увидеть.
Я снова нажал на кнопку звонка.
– Кто? – выдохнул женский голос.
Квинт подтолкнул вперед Нелли.
– Добрый вечер, – сказала девушка приветливо, – скажите, пожалуйста, Федор Иванович дома?
Тяжелое молчание длилось долго.
– Его здесь нет, – наконец ответила женщина.
Мы переглянулись и дружно шагнули в Сумрак. Я повернул ручку двери, и она легко отворилась, пропуская нас в квартиру.
В физическом мире женщина в ситцевом халатике по-прежнему стояла у закрытой двери – прислонилась к ней ухом, затаила дыхание. Она была невысокой и худой, как девочка, но на лице залегли глубокие морщины. Глаза окружали синие набрякшие круги. Острый маленький нос побелел от напряжения.
Я посмотрел на Квинта. Он сделал нам знак: «Я займусь ею».
– Ольга Петровна, – сказал он негромко, выходя из Сумрака, – нам можно рассказать правду.
Мы последовали за ним. В квартире оказалось холодно, почти как в Сумраке. Женщина повернулась к нам, прикрыв в изумлении рот ладошкой.
– Не бойтесь, – мягко сказала Нелли, – мы друзья вашего мужа.
– Друзья, – недоверчиво повторила Евстратова, – где же вы были так долго?
– Мы пытались дозвониться. Трубку вы не берете…
– Они запретили мне отвечать на звонки, – пробормотала женщина, глядя куда-то сквозь Нелли.
– Кто запретил, Ольга Петровна? – Квинт снова сделал мне знак, и я, положив руку за пазуху, отправился проверять комнаты.
– Я… я не помню, – едва слышно отвечала она.
– Как вы себя чувствуете?
– Никак. Нормально. Я не знаю… я давно не выходила из дома.
В квартире было пусто, тихо и очень чисто. Ни пылинки, ни паутинки. Каждая тряпочка, каждая мелкая вещица лежали на своем месте. До смерти чем-то напуганная женщина много дней провела взаперти, не зная, чем занять свои руки. Чтобы заглушить страх, она снова и снова наводила чистоту.
Я вышел на кухню, открыл холодильник. Початая банка маринованных огурцов и кусочек сливочного масла. Все.
– Ребята, она же голодная. Ольга Петровна, как давно вы не выходите за порог?
– С того дня, как Федя ушел на работу и исчез. Это было… двадцать третье апреля.
За это время она, экономно питаясь, съела все продукты в доме. Если бы мы отложили поездку в Арзамас на май – могли бы уже не застать ее в живых.
Мы с Нелли долго нарезали круги по району в поисках продуктового магазина. Все они были уже закрыты. К счастью, у парка на улице Жуковского обнаружился круглосуточный ларек с водкой и сигаретами. Здесь нашлись упаковки «Доширака» со вкусом говядины и грибов, яблочный сок и «сникерсы». Скупив почти весь съедобный ассортимент, мы поспешили обратно, на улицу Калинина.
– Они что-то сделали с ее памятью, – мрачно сказал Квинт, глядя, как женщина, обжигаясь, ест «Доширак». – Куда делся муж, понятия не имеет. Вечером двадцать третьего апреля ушел в контору; она ему собрала с собой сумку: бутерброды, зонтик, бумажник, пачку чаю и пакетик конфет. Утром он не вернулся. Кто приказал бояться телефона и не покидать квартиру – тоже не помнит. В ее памяти остались только смутные тени да голоса, звучащие в пустой квартире.
Я вспомнил виденную еще в детстве телепередачу об американском маньяке-людоеде. Его жертвы исчислялись десятками. «Голоса в голове приказали мне убивать людей», – сказал он, печально глядя в камеру.
Как знать, что были то за голоса. Может быть, человек и в самом деле свихнулся. Или его для чего-то использовали.
Офис арзамасского Ночного Дозора находился в одноэтажном старинном здании на улице Октябрьской, затерявшийся среди
