Не рассказывать же ей об этой растущей холодной пустоте.
– Я не нравлюсь тебе? Неужели я хуже нее?
Улыбка погасла.
Я взял ее в охапку, лег сверху, глядя в желтые намокшие глаза.
– Ты чудо природы, Женька. Ты солнечный удар. Любой мужчина будет счастлив с тобой.
– Любой мне не нужен.
– Я в другом смысле. Ты прекрасна, как Диана-охотница. Любой – это тот, кого ты выберешь.
Женя серьезно смотрела на меня:
– Не смейся, Котя. Мне никто никогда еще не говорил ничего подобного.
– Странно. У тебя должно быть много поклонников.
– Какие могут быть поклонники у детдомовской шкетки? Одни приятели. Ну, Куно как-то пригласил меня попить пива… но он такой стеснительный. Весь вечер рассказывал о своей жизни в Германии, напился и уснул в ресторане… Что такое, Кот?
Слушая монолог Рыси, я случайно бросил взгляд в сторону и застыл на месте.
– Что там?
Я спрыгнул на пол.
– Смотри.
Женька последовала за мной. Мы оба скользнули в Сумрак.
У самой стены на паркете темнело пятнышко размером с десятикопеечную монетку.
– Да, это кровь, – сказала моя напарница, принюхиваясь, – кровь молодой девушки, девственницы. Но пятно довольно старое.
Рывком я перевернул кровать. По паркету перекатывались серые катышки пыли, похожие на грязную вату. Пусто!
– Спайс же вампир, – успокаивающе сказала Женя, – ничего необычного тут нет. Может быть, он пил консервированную кровь от девочки-донора и пролил немножко.
– Ничего он не пролил, – мною овладело неясное лихорадочное предчувствие, – не будь такой наивной.
В течение следующего часа мы перевернули вверх дном весь дом, но больше ничего подозрительного не нашли. Однако предчувствие не отпускало меня. Я спустился на цокольный этаж и снова осмотрел склад хлама. Грязные сапоги, рассохшийся еще в брежневские времена садовый инвентарь. Трехлитровые стеклянные банки с набором ржавых крышечек для консервации. Весь перемазанный в пыли, я двигал хлам туда и сюда, изучая каждую трещину в полу. Нет. Никаких скрытых люков или замурованных ниш. Неужели я ошибаюсь?
– Дай фонарь поярче, – попросил я Женьку.
Что-то при первом осмотре привлекло мое внимание…
Вот оно. Сапоги в углу кладовки. Другой обуви тут нет. Здесь ее не хранят. Я поднял сапоги, повертел перед глазами в дрожащем свете фонаря. Остальные вещи запылились так, что сразу было ясно – они лежат тут много лет, а вот сапоги надевали не так давно… На подошвах – белые сухие песчинки.
– Женя, где мы видели такой песок?
Тоскливое предчувствие стремительно превращалось в уверенность.
Я выбежал на крыльцо, подхватил из травы длинную обломанную жердь и бегом направился в дальний конец сада, где высилась гора грязного песка вперемежку с мусором.
Осторожно, словно выискивая путь в болоте, я принялся прощупывать песок жердью. Рысь захватила с собой лопату и принялась копать чуть в стороне.
У самого забора песок оказался более рыхлым – жердь вскоре уткнулась во что-то твердое.
– Ты только посмотри, – прошептал я.
Сырой песок легко осыпался, открывая взгляду…
Во рту у меня пересохло.
Волосы. Прядь спутанных светлых волос.
– Кот, – дрогнувшим голосом позвала Женька, – здесь еще одна.
В свежевыкопанной ямке у ее ног темнел облепленный песком предмет, в котором я не сразу узнал тонкую, почти детскую кисть руки, объеденную насекомыми.
Я достал телефон, непослушными пальцами набрал номер Скифа.
