Монстры Лавкрафта (сборник)

в холодных водах я увидел людей, которые, словно лягушки, выплывали на поверхность и снова ныряли обратно в медленном водном танце. Мужчины и женщины – все как лягушки. Среди них мне даже привиделась моя хозяйка – она будто извивалась и квакала в бухте вместе с остальными.

Но уже очень скоро все переменилось. Я все еще был измотан после ночи, но в свете этой янтарно-желтой луны чувствовал себя странно.

– Бедный ликантроп, – до меня донесся шепот фигуры в шелках, – все его мечты привели к этому – к смерти в одиночестве на далекой скале.

Если захочу – буду мечтать снова. А смерть – это мой личный выбор.

Я не уверен, действительно ли произнес это вслух.

Мои чувства обострились в свете луны – я слышал не только рев океана, но и каждый подъем, и спуск волны, всплески людей- лягушек, шепот утопленников в бухте, скрип зеленых обломков на дне океана.

Обоняние тоже обострилось. Мужчина, предлагавший мне алюминиевую обшивку, был человеком, а в жилах толстяка текла иная кровь.

А фигура в шелках…

Запах ее духов я почувствовал еще до превращения. Теперь же я учуял что-то еще, не такое пьянящее, – запах разложения, гниющего мяса, гниющей плоти.

Шелковая ткань развевалась. Фигура двигалась ко мне, держа в руках нож.

– Мадам Изекиль? – Мой голос звучал шероховато и грубо. Скоро я совсем не смогу говорить. Я не понимал, что происходит, но луна поднималась все выше и выше, теряя свой янтарно-желтый цвет и заполняя мой разум бледным светом.

– Мадам Изекиль?

– Ты заслуживаешь смерти, – сухо произнесла она низким голосом. – Хотя бы за то, что ты сделал с моими картами. Они были очень старыми.

– Я не умру, – ответил я. – «Даже тот, кто сердцем чист и молитвы в ночи твердит». Помните?

– Чушь, – возразила она. – Знаешь самый старый способ снять проклятие с ликантропа?

– Нет.

Костер разгорелся сильнее, пылая зеленью мира над морем, зеленью водорослей и зеленью медленно плывущей травы. Пылая изумрудным цветом.

– Нужно просто дождаться, пока он снова обернется человеком и до следующего перевоплощения останется целый месяц, а затем взять жертвенный нож и убить его. Вот и все.

Я повернулся, чтобы бежать, но за моей спиной оказался бармен. Он схватил меня за руки и вывернул запястья за спину. В лунном свете сверкнуло бледное серебро ножа. Мадам Изекиль улыбнулась и полоснула мне по горлу.

Кровь забила фонтаном и начала течь из раны. Затем этот поток уменьшился и наконец совсем прекратился…

…В висках стучало, затылок сдавило. Вода вздымается. Затем другой кадр – лай, грохот, другой кадр – красная стена надвигается на меня из темноты ночи

…я ощущал вкус звезд, растворенных в морской воде, – пенящихся, далеких и соленых

…мои пальцы кололи булавки, кожу хлестали языки пламени, глаза приняли темно-желтый оттенок, словно топазы, я чувствовал эту ночь.

Мое дыхание паром клубилось в ледяном воздухе. Я невольно зарычал. Передними лапами я ощутил снег. Я отстранился, напрягся и бросился на нее. Меня окутал запах гниения, висящий в воздухе. В прыжке я будто бы остановился, и что-то лопнуло, как мыльный пузырь…

Я был глубоко-глубоко в море, стоя всеми четырьмя лапами на покрытом слизью каменном полу у входа в какую-то крепость, построенную из огромных грубо обработанных камней. Камни источали бледный, мерцающий в темноте свет, напоминающий призрачное свечение стрелок часов.

Из моей шеи сочился сгусток черной крови.

Мадам Изекиль стояла на пороге передо мной. Теперь она была шести, может, даже семи футов[15] в высоту. На костях ее скелета висела плоть – изъеденная и обглоданная, а шелковые одежды превратились в водоросли, плывущие в холодной воде этих глубин без сновидений. Они скрывали лицо, словно мертвая зеленая вуаль.

На поверхности ее рук и на плоти, торчащей из грудной клетки, росли моллюски.