– Спасибо, что спасли нас. Спасибо, что спасли наши жизни.
– Это наша миссия. В мире, куда мы направляемся, спрятаны другие Уцелевшие, похожие на вас. Мы их тоже спасли. Альянс пытается сохранить как можно больше разных видов. Большая часть из них не похожа на нас, – я не мог не улыбнуться. – Некоторые выглядят совсем иначе.
– Ваша команда спасла много Уцелевших?
– Только вашу семью, – ответил я. – Мы все переживали, потому что у нас не было подобного опыта. Мы еще юные.
– Что вы имеете в виду?
– С точки зрения временных циклов Терры, мне пятнадцать лет, Доктору – четырнадцать, Штурману – двенадцать, а Охотнику – десять. Мы сироты. Уцелевшие, как и вы. Наш дом был уничтожен, а нас спасли, хотя наш побег был продуман не так тщательно, как ваш.
Верн задумался, затем покачал головой.
– Почему эта ваша Великая Раса отправляет на такие миссии детей? Это, кажется, не очень хорошо.
– Если бы мы были взрослыми и мыслили усложненными моделями, как это делают более пожилые существа, Старцам было бы гораздо легче нас обнаружить. Но они не так хорошо настроены на мыслительные модели детей или животных. Или аутистов.
– Мне сложно это понять, – заметил Верн.
– Разве здесь вам не лучше, чем на Терре?
– Лучше. Мы можем теперь разбудить маму?
– Ей нужно поспать подольше. Ее разум истощен сильнее, потому что мир, в котором она столько прожила, теперь для нее совершенно неузнаваем. Ей понадобится больше времени, чтобы восстановиться.
– У меня была сестра, младше Эхо, – сказал Верн. – Ее звали Марта. Старцы уничтожили ее в тот же день, когда убили отца. Мы не могли произнести ее имя, потому что иначе стали бы плакать и слишком сильно расстроились. Это было небезопасно.
Корабль зашумел, что свидетельствовало о том, что мама проснулась.
Она сидела в большом плюшевом кресле в форме полумесяца рядом с отсеком глубокого сна. Куинни с царственным видом сидела рядом с ней. По их виду казалось, будто они давали аудиенцию. Мамин халат был сшит из более мягкого материала, чем халаты Верна и Эхо, к тому же он был темнее – спокойного синего цвета. Его подол накрывал лапы Куинни. Когда мама увидела Верна, Эхо и весь экипаж, пришедший поприветствовать ее, она засмеялась и заплакала. На ее лице сменялись разные выражения, и Верн видел, что она совсем запуталась.
Но она была счастлива.
– О, дети! – воскликнула она. – Как вы здорово выглядите! Вы все так одеты! Здесь намечается вечеринка?
– Не знаю, – ответил Верн.
Корабль объявил, что празднование состоится через два часа в большом конференц-отсеке.
– Приглашены вы все. Пожалуйста, приходите. Я горжусь, что познакомился с вами.
– А мы все безмерно гордимся Охотником, – добавил я. – Она сделала то, что не смогли бы сделать другие.
– Я ужасно благодарен, – сказал ей Верн. – Охотник – твое настоящее имя?
– Если переводить мое имя на английский, то оно будет звучать как-то вроде Инанна, – сказал я.
Верн попытался его произнести.
– Охотник, – позвал я сестру, – скажи Верну, как тебя зовут.
– Секунду, – отозвалась она, взмахнув рукой в воздухе. Ее лоб наморщился, и мы поняли, что она уловила что-то, вероятно, очень отдаленное, но мы не могли знать, что именно.
Нам запрещено любить, мы квакаем и воем
Кейтлин Р. Кирнан
Вот как все обстояло: ночь, через час после сумерек, июньское полнолуние, последняя излучина реки Касл-Нек извергала лиманы, соленые болота и песчаные валы, которые, в свою очередь, были известны как бухта Эссекс и Инсмутская гавань. Лавкрафт назвал эту реку Мануксет, но на самом деле она называлась не так. Это было слово-гибрид, образованное от алгонкинского «ман», что значит «остров», и «уксет» – то есть «в самой широкой части реки». Это не так уж неточно – ибо в этом месте Касл-Нек не претендует на то, чтобы называться рекой, а представляет собой лишь вялую мешанину из мелких ручьев, топей, непроходимых участков болот, дюн и густых лесистых островков, предваряющих бухту Эссекс (другими словами, Инсмутскую гавань). В эту ночь в июне 1920 года луна только-только прояснила горизонт и теперь низко светила красным через Атлантический океан за бухту Ипсвич. Свет этой луны приводил в дрожь мужчин и женщин, не привыкших к гниющему
