ик… приду короче.
На такой радостной ноте мы и расстались. Я даже толком не помню, как дошел до второго этажа, но помню, как точно я зашвырнул пьяную в хлам ворону в кучу белья в углу. Попал не сразу, а со второй попытки, но думаю, он простит….
Седьмой день. А я уже ненавижу эту жизнь…. Тяжесть и боль всего мира легли на мои хрупкие… голову. Ужас. Что толку от моего видения тьмы, если я в бутылке его не вижу? Я вышел из комнаты на ватных ногах, и чуть не сверзился с лестницы, едва не наступив на ворона. Бедный птиц шел по ступенькам пешком, волоча за собой крылья. Что птица? Пережрал? Я нагнулся и едва не выплеснул всю боль на ворона. Поднял за крыло слабо трепыхающегося посланника тьмы и пошел с ним в ванную. Окунувшись в ведро с водой, я засунул ворона туда же и прополоскал его. Ворон матерился и каркал. Где только набраться успел? Затем вместе с ним вышел в первую комнату. Срач был невероятный, Борис спрыгнул на стол и попытался подобраться к кружке, но был пойман за хвост.
— Неправильный опохмел, ведет к запою. — нравоучительно сказал я.
—
— И тебе с этим жить…
Утро. Уборка. Полное отсутствие сил и желания жить. Все это способствовало моему рабочему настроению — хотелось убивать. Но к приходу Раты, я немного очухался. Девочка уже не вздрагивала когда видела меня с голым торсом, но вот мое лицо немного ее напугало.
— Что с вами случилось?
— Мы с братом Роном, выясняли кто сильнее — свет или тьма. — девочка даже руки к лицу поднесла и покачала головой.
— И что? Свет же победил?
— Конечно. Свет победил. — я присел на лавку и открыл принесенную корзинку. Выбрал булочки с повидлом, пять штук и батон отрубного хлеба.
— Это же хорошо! Правда? Ой! Смотрите, ворона. — указала мне за спину девочка. Я повернулся. Ворон шел пешком из дома и тащил в клюве вчерашний сыр. Кусок молочного продукта был сравним с его головой. — Она у вас сыр стащила.
—
— Ой! Она говорит! — подпрыгнула Рата, и отошла подальше.
— И не только говорит. Ладно, ты ступай. — я нагнулся и поднял сыр прямо перед носом ворона.
—
Что тут говорить, дети любят зверушек и птичек. Рата минуты две поспрашивала меня, как учить птиц разговаривать и где можно найти птенцов, а потом побежала по своим делам. Я вернулся домой и начал думать о хлебе насущном. Ближе к обеду, когда мои мозги окрепли и начали отличаться от каши, ко мне зашел мой любимый монах. Вот сегодня он меня бесил. Как он умудряется после вчерашнего так хорошо выглядеть? Секреты? Талант? Наверно талант или опыт.
— Исчадие тьмы! Отрыжка мироздания! Вижу не прошла даром моя победа? — сказал монах, заходя в дом.
— Давай без чинов. Есть хочешь? У меня бутерброды с сыром остались и булочки с повидлом есть. — махнул я рукой монаху.
— Объедки мне предлагаешь? Великий грех на меня вешаешь! — не унялся монах, но сразу подхватил бутер и закинул его в рот. — Я по делу. Вот бумаги. Разбойники у нас у дорог крутятся периодически. Всех поймать не смогли, но вот двое уже ждут знакомства с тобой. — две бумажки перекачивали ко мне. А монах начал заглядывать в кружки.
Я налил ему чай, а сам посмотрел в бумаги. Два мужика, «джентелемены удачи». Орудовали на дороге между двух городов около месяца. Банда примерно из десяти таких же отморозков. Убивали только стражников и немногочисленный караул. Баронов и прочих не трогали, разве что поколачивали иногда. Не великий грех, за что на казнь? Убийства на дороге тут дело вроде не экстраординарное, сколько таких разбойников по кустам гниёт?
— Брат, Рон. А почему их на каторгу не отправить? Не такие уж они и злодеи, я погляжу.
— А все просто. Мы никогда не щадили бандитов с дороги. И у нас самые безопасные тропы. У соседей таких вот, — он указал на бумаги. — В несколько раз больше. Не стоит жалеть эту падаль. Мы поговорили с ними. Нет там ни чести, ни совести. Да и тощие они для рудников.
— Ясно. Сегодня вечером?
— Непременно. Завтра приезжает в город наш любимый пресветлый Епископ Реват. Праздник будет в храме. Так что казнь
