– А как я приземляться стану, тут ни кнопок, ни рукояток, ни педалей?
Яга не дала мне договорить, а скороговоркой произнесла какую-то тарабарщину, ударила метлой под основание деревянного летательного аппарата и лихо прикрикнула мне вслед:
– Эхе-хей, пошел, залетный!
От удара ступа сорвалась с места и понеслась так, словно я сел в снаряд и им только что выстрелили из огромной пушки. Ускорение вжало меня в борт, но я все-таки успел прокричать:
– А что мне вообще делать-то надо там, куда я лечу?
В ушах свистело неимоверно, мой крик растянулся в тонкую ниточку и затерялся в шуме ветра, но ответ я успел расслышать:
– По обстоятельствам разбересси!
Несмотря на перегрузки, плющившие меня так, что трещали кости, возмутился – легко сказать «по обстоятельствам», а ведь у меня нет ни малейшего представления, куда и с какой целью лечу! Дальше начались другие проблемы, которых я так опасался: то ли из-за спешки при запуске, то ли из-за того, что мне не дали помела для управления, ступа начала крениться. Когда край немного наклонился набок, я не очень испугался, но потом она легла почти горизонтально, а дальше и вообще перевернулась вверх дном! То есть ступа продолжала лететь с огромной скоростью вперед, но только вверх тормашками! Никаких ручек, скоб и выступов внутри я не обнаружил – только голые, изъеденные временем деревянные стенки. Не знаю, какое чутье подсказало мне, но я вспомнил один альпинистский трюк и сделал «распорку»: с силой уперся руками и ногами в стенки. Почти так поднимаются внутри скальной или ледяной трещины – это и спасло меня от выпадения, а то соскользнул бы вниз, и привет родным! Хотя, по правде сказать, какие родные? У меня после смерти родителей никого и не осталось-то из родни, разве что теперь появилась Василиса и еще теща в нагрузку, она же Баба-яга по совместительству.
Краем глаза я видел, как подо мною на огромной скорости пролетали поля, перелески, ленточки рек и населенные пункты – вид почти как с самолета, только гораздо ближе, поэтому казалось, что ступа несется быстрее реактивного лайнера. Пока я висел вниз головой, ступа продолжала потихоньку вращаться, совершив полный оборот на триста шестьдесят градусов, она опять повернулась дном вниз, выровнялась и дальше полетела уже ровно. А когда за бортом показались какие-то предгорья, рядом с которыми располагался огромный дворец, я начал снижаться, но не привычным для самолетов способом «заход на посадку», а совершенно варварским и неделикатным. Ступа словно натолкнулась на невидимую стену, остановилась и стала падать, я только и успел закричать, не обращаясь ни к кому конкретно:
– Блин, кто же такие траектории для посадки закладывает?
В ответ, словно откуда-то издалека, послышался голос Яги:
– Милай, это же пятнадцатый век, какие табе траектории?
Дальше началось отвесное снижение с ускорением свободного падения, которое, как известно, за секунду увеличивает скорость на девять и восемьдесят одну сотую метра в секунду, это если не учитывать трения о воздух. Мой мозг судорожно проводил расчеты: какого диаметра пятно останется от меня, если шмякнуться на землю со скоростью около двухсот метров в секунду? Закончить вычисления я не успел: ступа врезалась в огромную стеклянную крышу, пробила в ней дыру и вместе с кучей осколков провалилась внутрь, отчего у меня в глазах возникла вспышка яркого света, и все провалилось в темноту.
Очнулся уже в оранжерее или зимнем саду, всюду виднелись диковинные тропические растения и цветы, а высоко надо мной простирался застекленный потолок с зияющей дырой. Вокруг меня хлопотали две садовницы в спецодежде, с торчащими из карманов садовыми инструментами, одна из них прикладывала мне на голову холодный компресс, а вторая давала нюхать нашатырный спирт – от этого запаха я и пришел в себя. Рядом стоял явно хозяин оранжереи: высокий, худощавый седой мужчина с холодными глазами, ухоженный и холеный. Одет он оказался по-домашнему: в дорогой шелковый халат и кожаные шлепанцы на босу ногу, но при этом на левой руке у него сверкал массивный перстень с огромным бриллиантом. Не знаю, сколько он потянул бы в каратах, но размером камешек походил на крупную черешню. Да и во всех жестах, позах и взгляде Холеного читалось, что он здесь хозяин всего и вся. Увидев, что я очнулся, он оживился:
– Как же вы, молодой человек, так неаккуратно-то? Считайте, чудом живы остались!
Мне этот тип, а особенно его тон сразу не понравились. Если бы он с ходу на меня начал орать за причиненные убытки – это понятно, такая реакция выглядела бы естественной, а вот трепетная заботливость после пробитой крыши вызывала по меньшей мере подозрение.
– Вы мне зубы не заговаривайте, где моя Василиса и что с ней сделали?
Я попытался снять компресс и встать, но голова предательски закружилась, Холеный подскочил ко мне и попытался подать
