А из закусок здесь – яичница с беконом и жареный хлеб. Хотя, следовало признать, яичницу готовили отменно. Наловчились за столько-то лет.
– Пей еще и слушай. – Лучше было бы, конечно, показать пареньку, что в квартире записали, но техников поблизости не имелось, а пить в Управлении – дело дурное.
Поэтому Мэйнфорд просто перескажет, как сумеет.
Он и говорил.
А Джонни слушал. Ковырял яичницу, которую подали прямо на чугунной сковороде. Та, судя по виду, была ровесницей «Рыбки», заросла снаружи угольной коркой, пропиталась запахом жира и острой приправы, которую местный повар сам делал, а из чего – лучше не спрашивать.
– Значит… значит, она меня не любила. – Джонни ел, вряд ли понимая, что делает. И пил. И не пьянел, и это не было хорошо. – Ну да… вам, наверное, смешно.
– Нет.
– Хорошо… я… б-боюсь быть смешным. А тут… она меня не любила, – теперь это было не вопросом, а утверждением. – Она… она п-правда сама ко мне… я бы никогда… она такая красивая… и состоятельная… я только-только в Управление п-пришел. Случайно п-познакомились. Мне казалось, что случайно… она свой платок забыла… такой…
Джонни нарисовал в воздухе что-то квадратное.
– Шелковый… и я д-догнал. Вернул… и н-не знаю, как решился п-пригласить. Она согласилась… мы начали встречаться. А выходит, что ей м-меня… п-просто м-меня…
– Отдали, – подсказал Мэйнфорд.
В голове слегка гудело.
– Д-да… отдали… н-но не п-пойму, зачем?
Этого Мэйнфорд и сам не понимал. Разве что… Джонни был своим в Управлении и доступ имел ко всем делам, что архивным, что нынешним. Но… слишком сложная интрига. Да и переписывала Синтия отнюдь не полицейские заключения, а опыты Джонни.
– Д-да… – Джонни сам налил себе и выпил, уже не морщась. – Это имеет смысл, если кто-то п-пытается п-повторить работу. Но все раскладки не п-полны… я лишь заметки делал. Они, конечно, интересны, н-но…
– Не настолько.
– Д-да… и если ему нужна моя работа, то п-почему Синтия настаивала, чтобы я ее б-бросил? В этом нет логики.
– Нет.
Второй чайник пошел легче. И в голове наступила если не определенная ясность, то во всяком случае покой.
– Я п-про д-другое хотел п-поговорить. – Чем больше Джонни выпивал, тем сильнее заикался, но при том речь его оставалась ясной. – Т-те б-бумаги, которые ты дал… их уб-били.
– Кого?
Мэйнфорду пришлось сделать усилие, сосредоточиться, чтобы вспомнить, какие именно бумаги он давал Джонни.
– Т-тех д-девушек… которые аборт сделали. Они не сами. Их уб-били… я так д-думаю… п-понимаешь. – Джонни ткнул вилкой в сковороду. – Все дело в п-препаратах! Смотри, п-пыльца… ф-фельмонал и гетбутилан. Н-не сочетаемо! – это Джонни сказал громко и еще кулаком по столу бахнул, верно, для особой выразительности. – Д-допустим, п-пыльца использовалась вместо морфина. М- морфин снял бы боль… аб-борт – б-болезненная п-процедура.
В «Веселой рыбке» не принято было слушать чужие разговоры, да и бар был пустым, или казался таковым, но Мэйнфорд все одно поднял завесу молчания.
– Но ф-фельмонал… ф-фельмонал… – Джонни повторил название препарата с явным удовлетворением, радуясь, что язык еще ему подчиняется. – Ф-фельмонал разжижает кровь… гетбутилан – расширяет сосуды… их н-назначают при п-проблемах с сердцем.
Вилка выпала из пальцев дока и исчезла под столом. Джонни попытался было наклониться, но покачнулся и едва не упал.
– Ой, – сказал он. – Г-голова к-кружится… я н-напился, да?
– Да, – охотно подтвердил Мэйнфорд. – Но не отвлекайся. Чего там…
– Гетбутилан… ага… пыльца тоже на сердце действует… оно биться чаще начинает… тук-тук… – Джонни постучал по столу. И снова, но чаще. – Тук-тук-тук… тук-тук-тук… кровь идет-идет… и выходит… п-при аб-борте на поздних сроках всегда существует риск не справиться с кровотечением. П-потому дают другие п-препараты, которые нап-против к-кровь делают густой. А тут… п-
