Ага, три раза. И корону, и корову, и крокодила. Я его на картинке в книжке видел. А чего мелочиться? Все хочу, все давай!
Смешно.
Родители меня так воспитывали, что я понимал: корона — это ответственность. И ни демона она не дает, она только налагает. А Рудольф с Абигейль…
Да не король и королева это были, ни разу. Просто детки до игрушек дорвались — и пихали сладости за обе щеки, пока зад не лопнет!
Именно дети, и именно в лавке игрушек. Глупые, жестокие, безмозглые.
Но это ж не повод их свергать?
И похуже были.
И вообще — вы как себе это представляете? Явился, это, полудемон, встал в своем истинном обличье перед дворцом, хвостом в затылке почесал и орет: «Эй, король, выползай на нечестный бой! Лучше — с семейством!»
Тут Рудольф подхватывает под мышки своих домочадцев и несется мне навстречу, тараня меня головой Абигейли. За ним мчатся Андрэ с Руфиной в той же позе. Я насылаю на них на всех порчу, чтобы два раза не ходить, — и усаживаюсь на освободившийся трон, так?
Народ громко хлопает в ладоши и кричит: «Ура демонам!» Полудемонам, простите.
А холопы и служители Святого утирают умиленную слезу. А вдруг я исправлюсь и буду мудрым и добрым правителем? А что, я могу!
Не верится?
Мне верилось еще меньше, уж простите.
Скорее всего, меня просто числом запинают и одолеют. А нашлю я там чего на Рудольфа с семейством, не нашлю… да кого это волновать будет?
Силы у меня конечны, а толпа — бесконечна. Полудемонов боятся и ненавидят, и я — не исключение. А королевская там во мне кровь или нет — никто и внимания не обратит. Сначала прикончат.
А кто на трон сядет?
Меня это уже волновать не будет никак. Найдутся охотники, еще как найдутся. Трон как нужник, равнодушным никого не оставит.
Эх, не хотелось мне во все это ввязываться. Я бы и не стал. Только вот…
Этот Рик, сволочь такая, отправил меня караван с рудой сопровождать. Чего я за эти дни насмотрелся?
До сих пор как вспомню — тошнота накатывает. Нет, потом-то в моей жизни много всего было, но первый раз — он как лишение девственности. Надолго запоминается.
Дороги — яма на яме. Хижины как решето. Люди в таком тряпье, что в Торрине его на пугало б не повесили — постыдились. Разве что полы помыть — и то дыр там было больше, чем ткани.
И самое страшное.
Дети.
С запавшими щеками, ручками-веточками, тощие, рахитичные… и с совершенно старческими глазами, в которых читалась безнадежность. Они ничего хорошего от этой жизни не ждали. И их родители тоже.
И вдоль дорог я видел умирающих, видел повешенных за страшные — кража нескольких грошей или куска хлеба — преступления, видел калек, и мне становилось страшно. Я сравнивал холопов, толстых, сытых, холеных и их шатающуюся от голода паству и не понимал — солнцем им, что ли, голову напекло?
Да как же можно — так?!
Что доводит людей до этого скотского состояния?
Да если б мой ребенок с голоду помирал по милости короля, я бы его…
Никогда не забуду женщину, которую не смог спасти.
Мы проезжали через городок Раитор и услышали крики. Спутники хотели меня остановить, но я направил туда коня.
Кричала женщина, которую на виду у всей толпы, на помосте полосовали кнутом. Медленно так, с оттяжечкой…
А народ…
Нет, народа там не было.
Была толпа. Такие же тощие и голодные мрази. И они наблюдали, ржали и плевались, обсуждали, как быстро палач забьет несчастную, скоро ли она потеряет сознание…
