абсолютной невинности, после чего синие глаза зло сощурились. Проняло.
Я кланяюсь, вложив в движение столько почтительности, что она уже казалась издевкой.
— Любезный дядюшка, по вашему повелению я, Александр Леонард Раденор, явился в столицу.
— Мальчик мой!
Рудольф по такому случаю даже зад от кресла отклеивает, вот чудо-то. Спустился ко мне, крепко обнял за плечи… Будь у меня хрупкие кости — тут и похоронили бы. С переломами всего плечевого пояса.
— Я так рад тебя видеть! Ты просто копия матушки, моей любимой младшей сестренки!
А ты врешь, как сивый мерин! Рад ты, как же! Да у тебя на морде читается:
Внешне я по-прежнему был само обаяние. Только плечо потер после дядюшкиных объятий, мол, болит. Тот тут же ахнул, вспомнил про мою болячку — и увлек меня к трону, громко приказав подать мне кресло.
Я кивнул на моих людей, дядюшка тоже закивал и распорядился разместить их с дороги. Где?
А хоть бы и в бывших покоях принцессы Мишель. Больше-то во дворце свободных комнат нет, все родня да друзья заняли. А вот комнаты Мишель были заперты еще дедом с распоряжением — оставить их для внука. Даже Рудольф не решился нарушить его указания. Эх, Рудик, неплохим ты мог бы быть человеком. Но трупом будешь краше!
Раззолоченный лакей провожал Анри и мое сопровождение, а я сидел рядом с дядей и разглядывал окружающих, которых он мне щедро представлял.
Принц Андрэ.
Лучшее определение — дрянь мелкотравчатая. На отца посмотреть приятно, а этого природа словно бы недоделала. Краски те же, но не такие яркие, роста не хватает, мышц, чего-то неуловимого. Словно бросили его на полдороге, недоделав. Смотрит презрительно.
Принцесса Руфина с мужем.
М-да. На родителях природа отдохнула, на детях — выспалась. По полной программе!
Этакая крысоподобная худощавая блондиночка, похожая на моль. От мамочки — скелетообразность, от папочки — светлые цвета. Но если Рудольф весь солнечный, золотой, то у этой опять-таки цвета недоделанные.
И рядом муженек. Герцог Ришард. Вот ведь…
Анри вроде и внебрачный сын, а аристократ. А это законный сын — а быдло. Тупое лицо, так и тянет сказать — рыло, даже раззолоченный камзол не спасает. Хотя при взгляде на Руфину понимаешь, что мужика и пожалеть стоит. Будь у меня такая лесопилка дома — я бы ей все зубы выдрал и деревом прибил. У нее же на лице написано: «истеричка».
Но раскланялись вполне светски. А улыбки… Их к делу не пришьешь. Может, у нас тут зубы болят. Хором!
Герцог Шартрез. Папочка Абигейли. Красив, гад. Даже в шестьдесят — красив, ясно, в кого дочка. Но на морде написано — ворюга. Ох, поплачет по тебе виселица, тварь!
Маркиз Шартрез — старший сынок. Чуть менее красив, но морда пройдошистая. Хотя нет. Воровская. Для пройдохи у него ума маловато, а вот тырить что ни попадя — вполне.
Несколько графьев из той же стаи. Средний брат королевы, второй средний брат королевы, их наследники, жены, дочери с мужьями… Твою ж!
Да такого количества хапуг ни одна казна не выдержит!
А с другой стороны — тащите, лапочки. Да по закромам, да прячьте получше.
Я до вас доберусь — и повытряхну все, что вы наворовали. Мне же лучше, если много семей казнить не придется. Тут с одних Шартрезов можно на три армии вытрясти.
Я мило улыбнулся родственничкам и продолжил разглядывать окружающих.
Что тут скажешь?
Свора. Паскудная и шелудивая. Лизоблюды и жополизы.
Ни одной личности за весь прием я так и не заметил. При таком дворе им места не было.
Поздно вечером Анри дает нам с Томом последние наставления.
Не вступать в стычки без надобности, не убивать кого захотелось, не просчитав всех последствий, не проявлять всех талантов, не поднимать где попало мертвецов — это персонально мне.
Беречь себя.
